Любовь поры кровавых дождей - [160]

Когда мы вошли в кабинет Одинцова, низенький и полный генерал стоял, склонившись над шахматной доской, — его противником был сидевший в кресле его заместитель генерал Прохоров.

— Здорово, Хведурели, — ответил на мое приветствие Одинцов и снова воззрился на доску. Страстный любитель шахмат, генерал Брусер тотчас приблизился к ним и стал внимательно наблюдать за игрой.

Я стоял в стороне, осматривая знакомый кабинет. Окна просторной комнаты выходили во внутренний двор, и кабинет маршала артиллерии был достаточно темным. Возле среднего окна красовался старинный резной стол, крытый зеленым сукном. В дальнем углу стояли два глубоких черных кресла, в одном из которых буквально утопал тщедушный генерал Прохоров. Он то поглядывал на Одинцова, то кидал в мою сторону хитроватый взгляд, показывая в улыбке свои золотые зубы.

Судя по всему, он выигрывал партию и был в отличном расположении духа.

Я знал этого превосходного артиллериста с первых дней войны, Бывший офицер царской армии, он заканчивал петербургское артиллерийское училище имени великого князя Михаила одновременно с моим отцом.

Поэтому Прохоров относился ко мне с особой сердечностью — как к сыну своего однокурсника, старого артиллериста. Возможно, именно он и посоветовал Одинцову вызвать меня в управление.

— Сдаюсь! — вскричал Одинцов, перемешав на доске фигуры и теребя свои маленькие усики. Все знали, что проигрывать он ужасно не любил.

— Хведурели! Я знал тебя как человека смелого, но не до такой степени, чтобы явиться к генерал-полковнику в тот момент, когда он проиграл партию! Смотри, как бы тебе не досталось, — с шутливой угрозой проговорил Прохоров, обнажая в довольной улыбке золотые зубы.

— Генерал-полковник знает, кого с чем встречать, — немедленно откликнулся Одинцов, — ты лучше расставь фигуры, я сейчас же возьму реванш!.. — Потом Одинцов быстро подошел ко мне и совершенно неожиданно спросил: — А ты знаешь, что бабушка моя была грузинкой, из рода Гвахария. Очень красивая была и ласковая…

— Теперь я понимаю, откуда у вас эта горячность, — хлопнул себя по лбу и захохотал Прохоров. Его поддержал сдержанный и прекрасно воспитанный Брусер.

Одинцов действительно отличался горячностью и крутым нравом.

— Слушай, полковник, — нахмурясь, перешел к делу командующий артиллерией, — война закончилась, и наша задача — позаботиться о достойных кадрах. Надо отобрать лучших артиллеристов, по-настоящему одаренных, с богатым боевым опытом, имеющих среднее военное образование, и послать их учиться в «Дзержинку»[6]. Изучив личные дела в отделе кадров, мы уже отобрали более десяти кандидатов из нашего округа. Твоя задача — съездить в артиллерийские части, дислоцированные на Карельском перешейке и лично познакомиться с этими кандидатами. Достойных оставь в списке, негодных вычеркивай. Ты понимаешь, какая на тебе ответственность? Когда мы утвердим список, вызовем их сюда, и я лично буду беседовать с каждым в отдельности. Плохо тебе придется, если хоть один подведет!..

Одинцов не успел закончить, как я уже подумал о Колоскове. Ведь он как раз служил в 23-й армии, стоявшей на Карельском перешейке.

Прибыв в Выборг, я уточнил в штабе артиллерии 23-й армии координаты: Колосков по-прежнему командовал батареей, расположенной в местечке Антрея. Но командовал он теперь не так называемой «отдельной батареей», а обычной или линейной, то есть занимал более низкую командирскую должность.

Хотя мне совершенно нечего было делать в Антрее и она находилась далеко в стороне от моего маршрута, я тем не менее прежде всего направился именно туда, чтобы повидать Колоскова и уговорить его поступить в академию. Я надеялся, что как офицер штаба Ленинградского военного округа смогу сломить сопротивление, которое могли оказать многочисленные недруги Колоскова. В конце концов, здесь уж без зазрения совести можно было использовать и влиятельных начальников.

Прибыв в Антрею, я целых два дня ждал поезда Выборг — Кексгольм и еще раз на своей шкуре испытал транспортный хаос в тот первый послевоенный год на территории, очищенной от врага. Так или иначе, я добрался до маленькой промежуточной станции, откуда до Антреи должен был добираться автомашиной. Но выяснилось, что мост, через который шла дорога, был взорван финнами еще в годы войны, и, чтобы попасть в Антрею, необходимо было переправиться через широкую реку.

Река протекала по дну глубокого ущелья, поэтому мост был возведен на очень большой высоте. Я кое-как одолел узкую каменистую тропинку и вышел к реке, где наши саперы спешно наводили на мощных сваях шаткий узенький мостик. Потом я вскарабкался по голому скалистому крутому берегу и до вечера, совершенно обессилевший, ждал попутной машины, чтобы доехать до Антреи, расположенной в сорока километрах.

Трясясь в разбитом грузовом «ЗИСе», я все время думал о Колоскове, и меня одолевали сомнения — уговорю ли я этого чудака поступить в академию? «А что за офицер без академии!» — убеждал я себя самого.

Короче говоря, на исходе дня я наконец прибыл в Антрею, где располагалось несколько воинских частей, и разыскать капитана оказалось делом не легким. С помощью тщательных расспросов и, главное, благодаря всемогущему удостоверению офицера окружного штаба я нашел ту часть, где служил Колосков…