Любовь поры кровавых дождей - [100]

— …Это я, Бешко, товарищ майор… Ваш шофер…

— Чего тебе?

— Там канал, товарищ майор, снегом занесен, не сорвитесь, скользко…

Я огляделся. Знакомый серый дом находился примерно в ста шагах от меня. Я не заметил, как подошел к каналу, отделяющему Васильевский остров от острова Декабристов…

— Товарищ майор, ваш заместитель по хозчасти дал мне водки, может, выпьете для согрева… немного?

— Давай.

Бешко побежал к машине и принес поллитровку с жестяной кружкой.

— Чего ж ты всю дорогу молчал?

— Я два раза вам предлагал, но вы не ответили…

— Ух, хороша! Как огонь! Налей еще.

— Интенданты знают свое дело. Для своих у них особая водочка.

— Бешко, давай за что-нибудь выпьем. Без тоста в горло не идет. Такой уж я несуразный…

— Давайте, товарищ майор.

— Выпьем за то, чтобы всех нечестных людей вывели на чистую воду.

— Аминь!

Бешко, размахнувшись, далеко забросил пустую бутылку.

Я ощущал, как разливается по телу живительное тепло. И ревность вроде бы поутихла, хотя желание «застукать» влюбленную парочку стало, пожалуй, еще сильнее.

Сердце у меня билось не так уж сильно, я успокоился и считал, что вполне могу принять разумное решение.

Я вернулся к Тамариному дому, стал разглядывать его снизу. Свет все еще выбивался из-под шторы.

Внезапно мой взгляд приковала водосточная труба, длинным удавом свисавшая с самой крыши до земли и огибавшая карниз каждого этажа.

От трубы до окна Тамары было не больше десяти метров, но вдоль этажа тянулся довольно широкий карниз, по которому, как мне показалось, нетрудно было бы пройти. Так что, поднявшись по трубе, я бы вполне мог добраться до Тамариного окна.

Эта мысль пронзила меня молнией.

«А что, если действительно… Ха-ха-ха, представляю, какие у них будут перепуганные лица… Неужели она и тогда будет отпираться!.. Ну ничего, я сейчас с ними рассчитаюсь!»

Это мстительное чувство швырнуло меня к трубе. Я внимательно ее осмотрел. Она оказалась из толстой жести, твердой, как чугун, на совесть сработанная для дождливого Петербурга. Труба была надежно прикреплена глубоко вбитыми в стену железными костылями, пропущена сквозь прочные обручи, как нитка в игольное ушко. Обручи, охватывающие трубы, были крепко приварены к костылям.

«Поднимусь», — решил я, измеряя глазом расстояние между костылями. Человек моего роста, стоя на одном костыле, мог (правда, с трудом) дотянуться до второго. Труднее всего было преодолеть выдававшийся вперед карниз. Чтобы преодолеть его, надо было на какое-то мгновение повиснуть в воздухе. Альпинисты такие наклоненные вперед скалы измеряют так называемым «отрицательным» углом. Я боялся, что в момент преодоления карниза, когда я повисну на трубе, она может не выдержать тяжести моего тела, и тогда…

«Красивая смерть! — подумал я. — Увидят меня распластанным на земле и скажут: «Да, видать, он от любви свихнулся, несчастный».

Я понимал всю глупость своего замысла, и в глубине души даже стыдился его, но стоило представить милующуюся за темной шторой парочку, как уже ничто не могло меня удержать.

— Бешко! — позвал я шофера. — Разверни машину и подгони ее задом вот к этой трубе, вот сюда, к стене, понял?

Бешко смотрел на меня удивленными глазами.

— Товарищ майор, а зачем к стене?

Это был первый случай, когда Бешко медлил с выполнением моего приказа и даже задавал вопрос.

— А ну-ка давай быстрей! — так грозно крикнул я, что он мгновенно сел за руль. Однако долго не мог завести машину. Я готов был поклясться, что у него тряслись руки. Видимо, разгадав мой замысел, добрый Бешко не на шутку перепугался.

Улица была пустынной.

С осторожностью циркача, готовящегося к сложному трюку, я сперва влез на крышу «виллиса», а оттуда взобрался на первый костыль. К счастью, нога точно умещалась на нем, благодаря чему я мог свободно просовывать ступню между трубой и стеной.

Схватившись за следующий костыль, я подтянулся повыше, но тут дорогу мне преградил карниз бельэтажа.

Я посмотрел вниз. Бешко следил за мной задрав голову.

Карниз оказался намного шире, чем он виделся снизу; было ясно, что в толстом полушубке через следующий карниз мне не перебраться.

Я снял полушубок и бросил его вниз, потом напряг все силы и начал преодолевать злополучный карниз.

Тут-то и начались главные трудности: холодный как лед металл обжигал мне грудь и руки. Я лишь тогда передохнул, когда ухватился за костыль, вбитый над карнизом. Подымаясь выше, я касался трубы то боком, то животом, защищенными, к счастью, меховым жилетом.

Второй карниз я одолел с еще большим трудом. И ощутил настоящий страх — силы мои иссякали, а до цели было еще далеко! Да и спуск не сулил ничего хорошего! Я должен был вслепую искать ногами опору, повиснув над карнизом. Тут долго не повисишь на таком морозе!

Я проклинал себя за опрометчивость и глупость. Но стоило взглянуть вверх, как любопытство пересиливало страх и упрямство толкало меня вперед. С неимоверным напряжением я преодолел и третий карниз, но почувствовал, что окончательно обессилел.

Ноги отяжелели, а руки ныли от напряжения. Так и хотелось опустить их вниз. Каждая минута приближала меня к катастрофе. Я все больше замерзал и слабел. К тому же я отрезвел и от этого стал менее решительным.