Любовь под боевым огнем - [132]

– Решено, кажется, сровнять крепость с землею, вспахать ее и засеять?

– Красивое приказание – и только. Когда-то еще зазеленеет эта нива, а тиф не ждет. Бегу, до свидания!

Семейное становище редело с необыкновенной быстротой. Женщины, не торопившиеся бежать в пески, повеселели, и даже некоторые из них впали в грех кокетства. Они смыли с лица глиняную растушовку и, приведя в порядок свои богатые косы, украсились всем, что только уберегли от трехдневного погрома. На них появились шелковые буренджеки, браслеты с сердоликами на ногах, массивные пояса с лопастями в виде сердец и налобники с массой цепочек. Им хотелось поразить гяуров, прибывших из страны вечных морозов.

Видели ли они у себя дома такие тяжелые обручи на шеях или серьги, для которых нужны очень крепкие уши?

Видели ли они расшитые туфли и шаровары красного персидского канауса? Да, было время, когда аломаны приносили людям много добра. В ожидании возвращения мужей и братьев группы их жен и сестер свободно прохаживались теперь перед кибитками гяуров и откровенно критиковали своих недавних страшных врагов.

Так выбивалась жизнь из-под смертного гнета.

Прежде нежели закрыть продовольственную комиссию, Можайский отправился к ханум, так победоносно отстоявшей свою немую дочь. Но ее юламейка была пуста.

– Где ханум? – спросил он у соседей, собиравших свой скарб для откочевки.

– Убежала.

– А ее дочь?

– Тоже убежала, и мы сейчас убежим. Прощай, якши-ага. Ты много сделал хорошего, но как жаль, что ты не мусульманин! Прощай, прощай!

XXIX

Пятнадцать верст гналась после падение Голубого Холма кавалерия князя Эристова за обезумевшей толпою. Не страх перед смертью гнал толпу, нет, что такое смерть! Теке бежали перед грозой и ужасами Малека, вознесшего врага на своих крыльях. Враг ринулся тогда к Голубому Холму, имея в руках громовую тучу, потрясшую всю страну. При этом девятнадцать стражей ада бросились на слуг пророка, а во власти этой стражи – сакар, которым можно жечь и металл, и глину так же легко, как и пушинку козла.

Да, гяуры подняли тогда все свои змеиные бичи и мчались, несомненно, верхом на дивах. Перед такой неотразимо губительной силой приятнее падать и умирать, нежели озираться и вступать в губительный бой. Легко было потом говорить, что теке бежали перед обыкновенными сербазами, но ведь известно, что гяуры выпускают во время войны страшных Яджуджей и Маджуджей, а по окончании войны прячут их вновь за железную перегородку…

Уже пали две тысячи человек, когда наконец «рука бойцов колоть устала» и горнист князя Эристова протрубил отбой. Уцелевшие защитники Голубого Холма почувствовали себя, однако, в безопасности, только достигнув могилы аулиэ Джалута. Увы! Еще так недавно собирался вокруг нее весь текинский народ с радужными надеждами. Сколько принесли тогда бараньих лопаток и рогов на могилу! Сколько разноцветных лоскутков навесили на древко, поставленное в изголовье святого. Но правду говорят, святые последних веков далеко не могут сравняться с Ирег-ата и Сари-эр, которые дали жизнь текинскому народу и со времени сотворения теке покоятся на Мангышлаке. Пусть они это знают.

Доброконные явились первыми у могилы аулиэ, хотя и пешему стоило только произнести: «Аллахи, валлахи!» – как всадник уступал ему круп своей лошади. Мало-помалу урочище возле аулиэ покрылось обессиленными конями и всадниками.

Первая ночь прошла в гнетущей тишине. Каждый переживал свои личные ощущения и боялся растравить рану своего ближнего. Не было ни огня, ни пищи, ни слов. Одно только восклицание и исходило из правоверных уст, запекшихся от жажды и истомы: «Аллах акбар!» Вообще же люди были так истомлены, так исстрадались, что забывали даже поднимать при этом восклицании, как то требуют просвещенные истолкователи Корана, руки к ушам.

Наутро Тыкма-сардар объявил народное совещание. Все, достигшие могилы аулиэ – и старый и малый, и раненые, и обессиленные, – собрались в общий круг. Первые мысли и вопросы были о друзьях и защитниках Голубого Холма.

– Где Суфи?

На этот вопрос правоверные подняли глаза к небу.

– Инглези жив или убит?

Здесь правоверные опустили глаза долу, точно хотели убедиться, что шайтан не упустил свою жертву.

– Я здесь, перед вами, – повел речь сардар к народному кругу, – но если вы считаете меня трусом, то я надену веревку на шею и отправлюсь на смерть к гёз-канлы.

– Нет, нет! – послышались со всех сторон восклицания. – Вы, сардар, исполнили свой долг как следует храброму теке. Аллах назначил каждому человеку его судьбу. Мы слепо верим в Его предопределение, мы не шииты.

– Кого же народ считает виновником своего бедствия?

Послышались разные ответы. Некоторые осуждали мервцев, оставивших при первой неудаче Голубой Холм без своей поддержки. Большинство же проклятий пало на голову инглези.

– У инглези, – решил народный круг, – ложь на языке всегда готова, как у младенца соска во рту с козьим молоком.

Выслушав оправдания, сардар вызвал людей, бывавших в тех мусульманских странах, которые по гневу Аллаха подпали под власть неверных. Такие люди явились из Туркестана, Самарканда, Ферганы, с Эмбы и с низовьев Амударьи.