Любовь по наследству - [35]

Как нелепо.

— Я? Я здесь сижу. Напилась чаю, наелась пирога.

Оливия проходит к плите.

— А ты пирог будешь?

Мама рассеянно качает головой, неторопливо проходит к столу и опускается на стул. Смотрю в ее глаза и вижу в них что-то сверхъестественное. Отражение далекого прошлого, где навек осталась частичка ее сердца. Того прошлого, которое так некстати и столь извращенным способом решило вернуться к нам.

— Когда ты прилетела? — спрашивает мама.

— Вчера ночью, — говорю я, тщетно стараясь выглядеть беспечной.

— Почему не позвонила?

Пожимаю плечами.

— Вчера было поздно, сегодня с утра я была на работе, а сюда…

— Она приехала минут десять назад, — приходит Оливия мне на выручку с очередной благородной ложью.

Ее вранье меня коробит. Кривлюсь, но молчу.

— Все собиралась позвонить тебе, но я пристала к ней с расспросами, — бойко продолжает Оливия. — Виновата, каюсь. Будешь хотя бы чай?

Мама поворачивает голову, будто в режиме замедленного воспроизведения.

— Чай? — повторяет она так, словно услышала совершенно незнакомое слово. — А-а, нет. Лучше лимонада. Или чего-нибудь другого, главное чтобы похолоднее.

Я догадываюсь, что ее мучает. Необходимость беседовать о моей поездке к Беккерам. Если бы она только знала!

Оливия достает из холодильника и ставит на стол баночку диетической колы.

— Устроит?

Мама кивает, не глядя на банку. Я вижу по ее глазам, что она пытается придумать, какой мне задать вопрос, но не находит подходящих слов. Можно было бы облегчить ей участь и самой заговорить об этой свадьбе, но мне еще тяжелее.

В какое-то мгновение меня охватывает почти неодолимое желание броситься матери на грудь, расплакаться и рассказать все-все, чтобы вместе решить, как бороться с этой немыслимой и прекрасной напастью. Но я лишь опускаю руки под стол, сжимаю кулаки и вдавливаю их в колени.

— Мы, кажется, не поздоровались, — бормочет мама, глядя на меня с растерянной улыбкой.

— Точно! — восклицаю я с дурацким сдавленным смешком. — Привет, мам! — Приподнимаюсь, наклоняюсь над столом и целую мать в щеку.

— Привет. — Она ласково похлопывает меня по плечу и снова улыбается, весьма принужденно. — Папа с Мэттом в Мельбурне, встречались с новым крупным заказчиком. Вроде бы удачно. Уже собираются домой.

— Да? — Киваю, хоть мне сейчас совсем не до деловых новостей. Мой младший брат постигает хитрости предприятия, в управлении которого вот уже пятнадцать лет работает отец. Я и не помышляла туда устраиваться — автоматические линии и технические задания нагоняют на меня страшную скуку.

Было бы куда естественнее, если бы мама первым делом поинтересовалась, как я съездила в Штаты, но она медлит и явно нервничает. Я всеми силами пытаюсь казаться веселой, а Оливия крутится возле рабочего стола, повернувшись к нам спиной, и делает вид, что наводит порядок, хоть все и стоит на своих местах. Положение ужасно глупое.

— Гм… Как Джонатан? — интересуется мама.

— Вроде бы… — кашляю, смеюсь, — как всегда. Весь в делах.

Она опять улыбается убийственной вымученной улыбкой. Я заглядываю ей в глаза и с ужасом сознаю, что теперь вижу в собственной матери соперницу. Да-да, представьте себе, где-то в подсознании я все это время пытаюсь вычислить, не в эту ли женщину влюблен Кеннет, не ее ли красоту искал и во мне.

Делается настолько неуютно, что я начинаю ерзать на стуле и опускаю глаза. В голове звучит голос Кеннета: «Главное в том, что я почувствовал, когда впервые увидел тебя. Буквально обмер — такое это было потрясение». Нет, твердо говорю себе. Он очарован мною, и только мною.

Чувствую прикосновение к своему запястью чьих-то пальцев, вздрагиваю и поднимаю глаза.

— Что с тобой? — с тревогой глядя на меня, спрашивает мама.

Быстро качаю головой.

— Ничего. — Она застала меня врасплох. Дважды за считанные минуты. Первый раз, когда пришла сюда, второй — теперь. — С чего ты взяла?.. — Смеюсь и сама не узнаю своего смеха.

— Я сразу это заметила, — говорит мама, больше не в силах скрывать волнение. — У тебя странное лицо. По-моему, ты плакала.

Плакала ли я? Сложно сказать. С тех пор как я выскочила из гостиничного номера, сбегая от Кеннета, я не вполне отдаю себе отчет в том, что делаю. Точнее, не запоминаю, что происходит. Такое чувство, будто я в полузабытьи, как при высокой температуре.

— Ну что ты. С какой стати мне плакать? — произношу я, качая головой.

— По-моему, она выглядит вполне нормально, — снова вставляет свое слово Оливия. — Только очень устала. Но ведь это понятно.

— Нет, тут другое. — Мама впивается взглядом в мое лицо. Она хочет сказать что-то еще, но ее губы чуть вздрагивают и сжимаются.

У меня щемит в груди. Почему я не актриса? Почему, когда мне плохо, не могу казаться хотя бы спокойной, не мучить всех вокруг своим страдальческим видом? Почему, познав, что такое истинная любовь, не в состоянии прикинуться, что довольна и жалким ее подобием?

— Тебя кто-то обидел? — беря себя в руки, спрашивает мама.

— Обидел?! — Усмехаюсь. — Джонатан интеллигент до мозга костей, он умеет разве что читать лекции. А на работе…

— Я имею в виду там… — Мама сглатывает. — В Нью-Йорке никто ничего тебе не говорил?