Любовь, любовь, любовь... - [6]
А за окном высоко под потолком косо летит снег и давит ветер на стёкла….
Через два часа мои сокурсники, закончив рисунки, ушли, и мы с Мариной остались вдвоём. Я теперь один рисовал в мастерской, навёрстывал упущенное. Вот что значит — проболеть неделю. Надо сделать ещё несколько набросков, и тогда можно будет Марину отпустить. На рисунке всё хорошо, но не получались ноги, сколько ни бился. Наверное, устал. Чтобы сделать тени прозрачнее, я насыпал на рисунок муку из пакета и, захватывая её кисточкой, прошёлся по теням и рефлексам. Всё вроде бы хорошо, но… ноги. Никак не удаются ноги.
— Сегодня весь день пришлось позировать стоя, хоть теперь отдохну, — сказала Марина устало. — Давай сделаем перерыв? Я тебя могу угостить апельсином.
Она быстро поднялась, набросила халатик и скрылась за тёмно-синими шторами раздевалки. Я смотрел на ноги на рисунке, покусывая с досадой губу, прошёл мимо мольбертов сокурсников, разглядывая их работы и подойдя к помосту, на котором позировала Марина, лёг на ворох драпировок ещё хранивший тепло её тела. Я любил в конце дня полежать на помосте. Марина легла рядом со мной на спину, подняв руки над собой, разделила апельсин пополам и протянула мне половинку. Капелька апельсинового сока упала на её грудь в разрезе халатика.
— Сладкий, — одобрил я.
— Плохой бы я не дала, — и, помолчав, она неожиданно спросила: — Угадай, где я раньше работала?
Я посмотрел на её черные длинные волосы и карие глаза.
— Сдаюсь! Кем?
— Представь себе, водила троллейбус, — улыбнулась она и тут же погрустнела, — но недолго — всего год. Я… сбила человека… Нет, не насмерть и даже не покалечила его… но… я ушла. больше не могла там работать! Это… был такой кошмар! До сих пор иногда снится, а ведь случилось несколько лет назад.
— Не думай об этом, — сказал я, повернувшись к ней, — выбрось из головы. Всего этого уже нет…
— То же самое можно сказать обо всём в жизни, — усмехнулась она, — вот мы сейчас лежим с тобой, но ещё миг, и всего этого уже нет…
Дверь открылась, и в мастерскую быстро вошла Наташа с большой спортивной сумкой на плече. На кончиках её светлых волос искрились капельки тающего снега.
— А это вы тут чего делаете в интимной обстановке? — спросила она с усмешкой, бросая сумку на пол. — Сексом, что ли, занимаетесь?
— Наташка, это не то, что ты думаешь! Я тебе сейчас всё объясню, — начал я ей подыгрывать.
— Ладно, ладно, — махнула она рукой, — секс — дело молодое, весёлое!
— О, Натка, дай сигаретку, — вскочила Марина, запахивая раскрывающийся халат и, повернувшись ко мне, предложила: — Слушай, а давай закончим на сегодня? Я что-то устала.
— Хорошо, иди. Но только завтра доделаем. Слушай, Наташка, ты пришла вовремя, глянь там у меня ноги на рисунке, что-то не получаются.
— Натка, так тебе что, надо позировать? — выглянула из-за ширмы Марина.
— Да зачем, что я — ноги твои не знаю!
Наташа повесила на стул куртку и, угостив убегающую Марину сигаретой, села на моё место за мольбертом. Я устроился на стул рядом с ней. Оглядев внимательно рисунок, она стёрла на листе большой резинкой ноги моей модели и несколькими движениями руки их снова наметила.
— Вот так годится? — спросила она, усмехнувшись, и вдруг, продолжая рисовать, сказала чуть тише: — Я сегодня уезжаю в Питер, через месяц приеду, закончим с нашим разводом, и тогда я уеду… совсем…
Она посмотрела на меня внимательно и покусала губу.
— Понимаешь… совсем уезжаю…навсегда?… — переспросила она.
— Понимаю… навсегда.
— Нет, не понимаешь, — вздохнула она. — А ты всё со своей… новой?
— Да, с ней.
— Ну и как она в постели?
— Очень хороша!
— Да, верю, джинсы вон спереди аж протёрлись от напряжения! — усмехнулась Наташа и, дотронувшись до рукува моей рубашки, вздохнула: — Ой! Дырочка! Бедный ты мой, и зашить-то рубашку некому… Держи! Готов твой рисунок. Я что пришла… Я письма твои принесла. Все, что ты мне писал за все годы…. Оставь у себя вместе с моими письмами! Я так хочу… Не спрашивай — почему.
Наташа расстегнула молнию сумки, достала несколько толстых пачек писем и протянула их мне. Я подержал две пачки писем в руках, словно взвешивая их.
— Кажется, это все, — сказала она и, застёгивая сумку, с улыбкой произнесла: — А в меня влюбился один человек! Знаешь, он так меня любит!.. Так боготворит! Он… даже плакал от счастья, когда признавался в любви! Нет, у нас ничего не было. Я для него сейчас божество, недосягаемая… Он такой робкий!
— Я рад, что в твою жизнь пришла любовь.
— И не ревнуешь?
Я промолчал.
— Вот-вот, узнаю твою манеру уходить от ответов! Я спрашиваю, не ревнуешь? — чуть громче спросила она, приблизив своё лицо ко мне.
— Как можно ревновать, он любит тебя как божество и недосягаемость…
— Да, он меня любит. Только не знает ещё, какой у меня характер.
— Это интересно! Расскажи, какой у тебя характер? Я наконец узнаю.
— У меня в душе есть стержень.
— Судя по запаху, который от тебя исходит в последнее время, у тебя там штопор, а не стержень.
— А у тебя — презерватив! — вспылила она.
— Наташа, это так грубо.
— Какие мы культурные! — и, чуть помолчав, сказала: — Твоя… небось ждёт тебя… Дай-ка глянуть на твоё нетерпение.
Ира пела всегда, сколько себя помнила. Пела дома, в гостях у бабушки, на улице. Пение было ее главным увлечением и страстью. Ровно до того момента, пока она не отправилась на прослушивание в музыкальную школу, где ей отказали, сообщив, что у нее нет голоса. Это стало для девушки приговором, лишив не просто любимого дела, а цели в жизни. Но если чего-то очень сильно желать, желание всегда сбудется. Путь Иры к мечте был долог и непрост, но судьба исполнила ее, пусть даже самым причудливым и неожиданным образом…
Чернильная темнота комнаты скрывает двоих: "баловня" судьбы и ту, перед которой у него должок. Они не знают, что сейчас будет ночь, которую уже никто из них никогда не забудет, которая вытащит скрытое в самых отдалённых уголках душ, напомнит, казалось бы, забытое и обнажит, вывернет наизнанку. Они встретились вслепую по воле шутника Амура или злого рока, идя на поводу друзей или азарта в крови, чувствуя на подсознательном уровне или доверившись "авось"? Теперь станет неважно. Теперь станет важно только одно — КТО доставил чувственную смерть и ГДЕ искать этого человека?
Я ненавижу своего сводного брата. С самого первого дня нашего знакомства (10 лет назад) мы не можем, и минуты спокойно находится в обществе другу друга. Он ужасно правильный, дотошный и самый нудный человек, которого я знаю! Как наши родители могли додуматься просить нас вдвоем присмотреть за их собакой? Да еще и на целый месяц?! Я точно прибью своего братишку, чтобы ему пусто было!..
Каждый из нас хотя бы раза в жизни задавался вопросом – существует ли дружба между парнем и девушкой? Многие скажут, что это не возможно! Герои этой истории попробуют опровергнуть этот стереотип. Получиться ли у них – время покажет.
Хватит ли любви, чтобы спасти того, кто спасает другие жизни? Чесни жаждет оставить своё проблемное прошлое позади… Оставив отношения, наполненные жестокостью, Чесни Уорд жаждет большего, чем может предложить её маленький городок. В поисках способа сбежать и приключений, она присоединяется к армии, но когда прибывает на первое место работы в Англии, она встречает Зейна − сержанта, у которого имеются свои собственные секреты. Зейн думал, но ни одна женщина не заставит его захотеть осесть… Начальник персонала Зейн Томас, авиатор Войск Специального Назначения, пропустил своё сердце через мясорубку.
Что под собой подразумевают наши жизни? Насколько тесно переплетены судьбы и души людей? И, почему мы не можем должным образом повлиять на…На…Легко представить и понять, о чём идёт речь. Слишком легко.Мы думали, что управляем нашими жизнями, контролируем их, только правда оказалась удручающая. Мы думали, что возвысились над законами бытия и постигли великую тайну.Мы…Я давно перестала существовать, как отдельное существо. Возможно, законы подчинили меня тем устоям и порядкам, которые так тщательно отталкивала и… желала принять.Слишком поздно поняли, с чем играем, а потом было поздно.