В детстве я не подозревал о существовании латышей, и один из приходивших в наш дом гостей заинтересовал меня тем, что говорил на непонятном языке. Одно слово он произносил особенно часто — paldies (лат. спасибо), вот так — дядя Paldies я и стал его звать. Он охотно откликался. Он был единственным из гостей, кто меня замечал, играл со мной. А ещё он рисовал в моём альбоме то, что я просил. Иногда он брал мою руку, держащую фломастер, и начинал рисовать моей рукой. Так мы рисовали вместе. При встрече этот удивительный человек протягивал мне руку для пожатия. Мне это нравилось. Рука была у него большая, тёплая и сильная.
Так случилось, что много лет мы не виделись. За это время я поступил в художественную школу, и, когда был в 9 классе, мой отец решил, что мне не помешает дополнительно поучиться у мастера. Он дал мне адрес мастерской своего друга, и я отправился в мастерскую профессора Академии художеств. Да, это был именно он, мой друг из детства. Я с удивлением обнаружил, что он такой же старый, высокий, с прямой спиной и пристальным взглядом из-под белых бровей. Он посмотрел мои рисунки, помрачнел и процедил: «Ты не умеешь рисовать! Посмотри, как ты рисуешь глаз! Глаз — это шар, его обтягивают веки, у глаза есть два уголка, надо знать, как они устроены. Посмотри, как ты рисуешь нос! Нос строится из плоскостей, где они? А губы! Где плоскости? В общем, приходи ко мне через каждые два дня и…держись!»
Начались занятия, он заставлял меня рисовать отдельные части лица, ухо, руки. Он кричал, чертыхался, срывал лист с моего мольберта, садился на моё место и показывал, как надо это делать, потом снова сажал меня и давал задание. У него была манера отмечать конец занятия хлопком в ладоши. Причём хлопал он за моей спиной, и всегда так неожиданно, что я подскакивал и едва не ронял карандаш. Это он? Тот самый человек? Я его не узнавал. Уходя от него, я скрипел зубами от злости. От урока к уроку я ненавидел учителя всё больше. Однако вскоре с удивлением обнаружил, что стал рисовать лучше и впервые получил пятёрку по рисованию за полугодие. "Семь потов я с тебя согнал", — говорил он потом довольно.
В Академии он преподавал мне целых шесть лет, и был он самым строгим из всех учителей.
После Академии наши пути то пересекались, то расходились. И вот они пересеклись в последний раз. Однажды я узнал, что у него инсульт и что он безнадёжен. Вечером поехал в больницу. Когда вошёл в палату номер 13, то сразу понял, что надежды нет. Здесь лежали умирающие, причём и мужчины, и женщины в одной палате. Все они были без сознания, неподвижны. Он лежал в кровати у окна, без сознания, тело его онемело, за исключением правой руки. Она была поднята и совершала быстрые круговые движения в воздухе. Его рука рисовала! Это было так ужасно! Я подошёл и взял его за руку. Наши руки совершали круговые движения в воздухе, мы рисовали последнюю страшную картину. Безжизненное лицо на миг оживилось, он как будто во что-то вглядывался в своём уже далёком мире. В том мире кто-то коснулся его, и он успокоился. Рука его опустилась на кровать.
Я шёл по улице, снег хлестал меня по лицу. Было горько оттого, что я ему так и не успел сказать, что я его люблю.
Однажды я оказался у моря около двенадцати часов ночи. Дул сильный ветер, волны с грохотом разбивались о берег и далеко заливали пляж. Мне казалось, что я совершенно один, но в темноте у воды я увидел лавку, на ней сидел человек. Чуть поодаль, судя по силуэтам, стояла девушка с огромным догом. Я подошёл к воде.
— Фас! Взять его!» — закричала она собаке, указав на меня рукой. Собака бросилась с лаем ко мне. Я выхватил А101, собака подлетела ко мне, лаяла прямо у руки, но не приближалась.
— Ты посмотри, — обратилась девушка с каким-то даже весельем к человеку на лавке, — он ствол достал! А ну, завали его!
Но её спутник продолжал сидеть неподвижно, только уголёк сигареты в темноте то зажигался, то гас.
Собака перестала лаять и отошла, я повернулся и пошёл вдоль берега прочь от них. Вскоре я услышал шаги за спиной. Меня догнал тот мужчина.
— Ты не обижайся на неё, — сказал он устало. — Мне это уже всё самому надоело. Понимаешь, у неё рак крови. Она умирает. Её дела совсем плохи, недолго осталось, — и помолчав немного, добавил раздражённо, — Сколько это может продолжаться! Послать бы её к чёрту!»
Он, махнув рукой, резко повернулся и пошёл в темноту. Я стоял и дышал морским ветром.
А ночью здесь действительно было красиво. По бокам залива перемигивались маяки, в море светились огни нескольких кораблей. Но я решил идти домой. Приблизившись к тому месту, где натравили на меня собаку, услышал в темноте плач девушки.
— Милый! Хороший! Что же с тобой будет! — говорила она.
Я видел, что она сидит у воды и обнимает собаку. Ее спутника не было видно.
