Любовь… любовь? - [25]

— С кем, с кем, а уж с тобой он, конечно, будет держаться по-дружески, — говорит Дороти, и тон у нее опять такой, точно она знает куда больше, чем говорит. Но Ингрид ей этого не спускает.

— Это почему?

— Ну, после того случая в теннисном клубе, когда вас вдвоем заперли в раздевалке и никто не мог к вам попасть.

— Ты же прекрасно знаешь, что это сделал Гарри Норрис. И ключ все время был у него.

— Это-то я знаю, но я говорю о том, что было в раздевалке. Что-то никто из вас не торопился побыстрее выбраться оттуда.

— А всем именно этого и хотелось, чтоб мы подняли крик и шум, да?

— Всем, кроме Ральфа Уилсона. По-моему, это он и подучил Гарри Норриса.

— Во всяком случае, если и подучил, то ничего этим не добился.

— Ну, он-то говорил нечто другое. Я слышала, что он рассказывал ребятам.

— Не понимаю, почему ты затеяла этот разговор, — говорит Ингрид. — Я уверена, что Вику вовсе не интересны эти старые сплетни.

— Ну, не знаю, — говорит Дороти.

— Зато вы, видно, знаете толк в настоящей дружбе, верно? — говорю я.

— Что вы хотите этим сказать? — спрашивает Дороти.

— Вы понимаете, что я хочу сказать. Сначала вы пытались состряпать что-то насчет меня, а теперь настала очередь Ингрид.

Сыт я всем этим по горло и, кажется, скажу сейчас такое, что все испорчу, раз и навсегда. Но я уже не владею собой. Если эта Дороти сорвала нам свидание, пусть пеняет на себя.

— Да кто вы, собственно, такой, чтобы так со мной разговаривать? — заявляет она мне. — Я такое о вас знаю, что едва ли вам понравится, если я это всем расскажу.

Мы останавливаемся, и я смотрю прямо в ее мерзкую рожу.

— Меня такими разговорчиками не запугаешь, — говорю я ей. — Ничего вы обо мне не знаете, кроме того, что все знают. А если вы хотите состряпать сплетню, советую вам прежде хорошенько подумать.

— А что вы можете мне сделать? — фыркает она, не сдаваясь.

Тут уж я обозлился как черт. Мне вспомнилось, сколько времени я вздыхал по Ингрид и какие планы строил на сегодняшний вечер. А она взяла и все испортила своими грязными намеками. И я выдаю ей сполна, а там будь что будет.

— Спущу штаны и отлуплю тебя как следует, — говорю я. — Очень жаль, что никто до сих пор этого не сделал.

— Только троньте меня, я позову полицию.

— Не бойся, не трону, но вот эта ухмылочка скоро слетит с твоей рожи.

— Это еще почему?

— А потому, что любому парню, который до тебя дотронется, надо медаль выдать. Ему пришлось бы мешок надеть на голову, прежде чем он согласился бы уединиться с тобой в теннисном клубе.

В первую секунду мне кажется, что она сейчас набросится на меня, искусает всего и исцарапает, и я делаю шаг назад и даже приподнимаю руки в целях самозащиты. Но она вдруг поворачивается ко мне спиной и начинает рыдать, как ребенок.

— Зачем вы ей такое наговорили? — укоряет меня Ингрид.

— А ну ее к черту, — говорю я. — Чего она совалась не в свои дела?

Дороти, продолжая всхлипывать, делает шаг-другой по дороге. Ингрид смотрит ей вслед.

— Видите, она уходит.

— Ну и что же вы теперь будете делать?

— Я не могу ее оставить.

— После всего, что она тут пыталась про вас наговорить?

— Вы ее не знаете. Такая уж у нее манера. Она ничего дурного не думала.

— Все они так говорят, эти старые сплетницы, а сами делают гадости. Они никогда ничего дурного не думают.

— Но вы же ее не знаете.

— И знать не желаю. Достаточно я на нее нагляделся.

Она стоит на краю тротуара, точно не может решить, как ей быть, а я думаю: ну к чему она разводит эту бодягу.

— В общем, не могу я ее оставить.

— А зачем вы ее брали с собой? Ведь у вас же было свидание со мной, не так ли?

— Она зашла к нам в гости. Не могла же я ее выставить. Все-таки она моя лучшая подруга.

— Вот уж никогда бы не подумал.

«Ничего умнее не могла изобрести», думаю я. Почему бы ей прямо все не сказать? К чему эти увертки? За это время Дороти успела отойти от нас уже ярдов на двадцать. Голова у нее опущена — похоже, что фонтан еще не иссяк.

— Придется мне пойти с ней, — говорит Ингрид. — Вы же ее обидели. А она такая чувствительная.

— А почему она не думает о том, что другие тоже могут быть чувствительными?

— Такая уж она есть… Ну, я должна идти…

— Хорошо.

— В понедельник увидимся на работе.

— Я там бываю не только по понедельникам.

Она отходит на два-три шага.

— В таком случае спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Она поворачивается и идет следом за Дороти, которая уже исчезла за углом. Я провожаю ее взглядом, пока она в свою очередь не скрывается за углом, затем иду назад, под гору. И чувствую я себя таким несчастным, что хоть караул кричи.

Глава 4

I

Утро понедельника приносит с собой одну приятную неожиданность — Хэссоп не вышел на работу. Я разговаривал с Миллером у него в кабинетике, когда вдруг затрещал зуммер внутреннего телефона и загорелась кнопка — вызывает мистер Олторп. Миллер снимает трубку, нажимает на переключатель и с минуту слушает. Потом говорит:

— Нет, он еще не приходил, мистер Олторп… Да, пожалуй, он неважно выглядел в пятницу… Да, совершенно верно, сейчас иду.

Он опускает трубку на рычаг, сует блокнот в карман халата и делает шаг к двери. Почти все мы в конструкторском бюро носим халаты — просто удивительно, сколько грязи вокруг: и грифельная пыль от карандашей, и копоть от заводских труб. Появился у нас как-то парень в белом халате — тотчас посыпались шуточки насчет мороженщиков, потому что все у нас ходят в халатах цвета хаки или грязно-серых. Парень этот долго у нас не задержался — не сработался.