Любовь - [39]

Засаду должны были организовать мужчины, потому что потом они сумеют гораздо быстрее выбраться. А я буду ждать их в нашем укрытии.

Таковы были два наших плана. Но события развивались немного по-другому, поэтому я расскажу все по порядку.

Компания, как мы и ожидали, собиралась во дворе Охотничьего домика. Вышел из своей комнаты и капитан. Его окружили веселые девушки. Я была уверена, что никто из компании не знал о деятельности капитана в карательных отрядах, да и он сам едва ли хвастался своими подвигами перед этими детишками. Мне казалось, что даже такой изверг, как он, должен испытывать потребность в перемене атмосферы и что эти вечерние вылазки служат ему отдыхом в другой, почти нереальной обстановке, едва ли не столь же чуждой ему, как и нам. Наверное, он ощущает себя засевшим в засаде, когда слушает невинную болтовню этих глупых мальчиков и девочек, не подозревающих о том, как страшен и сложен мир... Может быть, он мечтал о другом мире, в котором будут только удобства и удовольствия, красота и спокойствие, и во имя этого другого мира делал свою теперешнюю страшную карьеру. Свой личный, собственный, гарантированный ему мир он должен был купить ценой многих убийств. Когда в отряде ему выносили приговор, подсчитали, что за два месяца он совершил собственноручно по крайней мере восемнадцать убийств. Это — не считая пыток, надругательств и поджогов, которые он организовал.

В ту ночь, естественно, для таких размышлений не было времени. Цыган и его ученик взяли оба наших пистолета, оставив мне винтовку, и отправились в заранее намеченное для засады место у дороги в село. Я осталась одна, с винтовкой на коленях, и, чуть высунув голову из кустов, смотрела, что делается во дворе Охотничьего домика.

Компания на этот раз не спешила в село. Начало смеркаться, и с моего наблюдательного пункта уже трудно было рассмотреть что-либо подробно. Я заметила, что одна из девушек, в белом платье, все время стояла рядом с капитаном. Я подумала, что, вероятно, это его возлюбленная, ради которой он приезжает в Охотничий домик.

Потом часть компании отправилась в село, но несколько человек осталось во дворе, и в этой группе выделялись темный мундир капитана и белое платье его девушки. Наверное, в компании возникли разногласия относительно того, как провести вечер. Видно было все хуже и хуже. Тогда я приняла решение: попытаться проникнуть в их намерения, потому что выполнение первого плана явно срывалось и Цыган с учеником, убедившись, что капитан не появляется, могли уйти из засады.

Я сунула винтовку под кучу листвы и спустилась лесной тропинкой к Охотничьему домику. Эту тропинку я уже знала наизусть — два вечера нас водил по ней парнишка. Подойдя к опушке, я спряталась в густом орешнике. Ярко освещенный двор Охотничьего домика был совсем близко. Девушка в белом платье держала капитана под руку, в позе ее мне почудилась принужденность. Теперь я могла разглядеть лицо капитана. Он был молод и хорош собой — как нам и казалось издали. Черноглазый, с черными усиками. Пожалуй, эти черные усики, тонкие, с острыми кончиками, придавали его лицу что-то лисье, но, может, я это и придумала — под влиянием того, что я о нем знала. И в складке губ, насколько я могла разглядеть, таилось что-то неприятное, а так он был красив и строен. Он молчал, видно, характер у него был необщительный, и только улыбался шуткам других. Впрочем, какая там общительность, здесь он всем был чужой, и эти люди, вероятно, вызывали у него досаду. Хоть он был и немногим старше их, он резко от них отличался. Сказав что-нибудь, они смотрели на него — одобрит ли. Он стоял прямой, холодный и равнодушный, и только губы кривились в улыбке — молчаливой, рассеянной улыбке, которую он принес с собой из другого, настоящего своего мира.

Вблизи Охотничий домик выглядел больше, внушительнее, и мне на миг стало не по себе, когда я представила, что придется туда войти, пройти по террасе, добраться до дверей капитана и вызвать его, чтобы убить.

Уже совсем стемнело. Белело только платье девушки, и темная высокая фигура капитана рядом с ним казалась литой, излучавшей какую-то непонятную силу.

Трое из компании отделились и зашагали по дороге в село. Оставшись одни, капитан и его девушка направились к роще, к орешнику, в котором я пряталась. Я видела, как две фигуры медленно приближаются ко мне. Девушка уже не держала его под руку, они шли молча, в шаге друг от друга, и я испытала страшное разочарование от того, что не взяла с собой винтовку, — я могла бы выстрелить в него почти в упор. А сейчас я очутилась в ловушке, мне приходилось ждать и смотреть не шевелясь. Не могла я и побежать за винтовкой, потому что они бы услышали шум. И тогда капитан уже был бы настороже и мог бы совсем от нас скрыться.

Они остановились очень близко от меня — метрах в двух-трех. На фоне освещенного здания ясно были видны их фигуры, я замечала малейшие движения. Они по-прежнему молчали. Капитан поднял руку и положил ее девушке на плечо, но она слегка отстранилась. Капитан убрал руку. Девушка стояла, опустив голову, скрестив руки на груди, и от всей ее фигуры веяло каким-то горьким, молчаливым смирением.