Любовь - [32]

Но Стефан быстро смешал свои карты с колодой.

— Никакого каре у меня не было! — сказал он. — И что вы лезете, разве вы не знаете, что это строго запрещено? Вы ничего не смыслите в игре. Никакого каре у меня не было! Лучше помолчите!

Эти последние слова были сказаны особенно прочувствованно — мне кажется, он меня здорово ненавидел в этот момент. Именно тогда я поняла, как глупо было мое вмешательство, и тут же замолчала, я не могла даже делать вид, что обижена, а только виновато улыбалась и помалкивала. Все смотрели на меня, потому что я одна могла раскрыть тайну. Но я только качала головой и улыбалась самым глупейшим образом.

— Уж как бы там ни было! — сказал архитектор и с сокрушенным видом стал отделять свою часть ставки.

Стефан № 2 сидел с едва заметной усмешкой, усмешкой человека, который раздает блага и доволен, что распределил их справедливо. Каждому по заслугам.

— Темная история, — сказал Манасиев покачивая головой.

Директор явно испытывал от всего этого удовольствие и обворожительно улыбался.

— Ну, мальчики, — сказал он бодрым голосом, — ну, мальчики и девочки, за стол — ужин стынет...

ГЛАВА XVI

— Я не сержусь, что вы выскочили... Так получилось даже лучше. Он будет обдумывать оба варианта — проигрывал он или выигрывал? Он страшно жадный, вы бы посмотрели только на его глаза, когда он играет. И он не знает жалости. При этом дело не в деньгах. Есть люди, которые не умеют проигрывать. Просто не допускают такой возможности. Но еще больше Станимиров будет терзаться, если решит, что упустил какие-то шансы. Поэтому я все и устроил. Кроме того, я слишком много у него выиграл и было бы чистым мародерством, если бы я использовал и эти тузы. Хотя в покере милосердия быть не должно...

— Ага, значит, вы проявляли милосердие, смотри-ка, — сказала я весьма язвительно.

— Не только, — ответил он. — Я хотел, чтобы получилось поинтересней... Мне интересна была душевная драма, которую будет переживать Станимиров...

— Это называется — душевная драма?

— А почему бы нет? Сознание того, что ты упустил какие-то возможности, доставляет ужасные терзания...

— Вы это серьезно? Терзания, драма... — потерять деньги?

— А как же вы думаете!

— Я думаю, что меня это не может тронуть ни при каких обстоятельствах. Мне это кажется отвратительным — волноваться из-за денег.

— Ну-ну, — сказал Стефан № 2, иронически покачивая головой. — Снова меня разыгрываете? Не изображайте из себя идеалистку. Вы не из того поколения. Я знаю многих людей вашего... круга. Все до одного отлично умеют блюсти свои интересы.

— Это их дело... Допустим, я — исключение. Но есть и другие, такие, как я. Нас немало... тех, кто не интересуется деньгами.

— Специальная порода?

— Может, и порода... Но мы очень даже симпатичные и благородные люди. Один мой приятель, например, женится на девушке, которая беременна от другого. Вот это, — сказала я, — драма, самая настоящая драма, не то что ваши грошовые картежные переживания.

— Ваш приятель — дурак! — убежденно ответил Усатый. — Или у него есть какой-то тайный расчет. Видимо, он надеется что-то на этом выиграть. Потому и женится. Наверное, добивается прописки или квартиры, вообще захотелось свить гнездышко в столице.

— Ничего подобного! — воскликнула я. — Это так же отвратительно, как ваш покер. Какие у вас мерзкие мысли!..

Я страшно разозлилась. И, если говорить откровенно, меня разозлили не столько его слова, сколько внезапное подозрение — а вдруг он прав? Я ведь ничего не знала о мальчике Стефане. Только ли он влюблен, или у него есть еще какие-то соображения? От этих мыслей мне чуть дурно не стало. Казалось, я что-то теряю. Словно у меня в руках был козырь, которым я могла побить любых манасиевых, станимировых и усатых типов, вроде этого, если они сунутся со своим «жизненным опытом» и прочим. Словно у меня был такой козырь, а теперь его нет...

— Не сердитесь, — сказал Усатый. — Вероятно, я неправ.

Наверное, у меня был очень расстроенный вид, раз уж он взялся меня успокаивать.

— Вы недобрый человек, — сказала я грустно и мудро.

— Верно, — тотчас согласился он.

Он сказал это искренне и сокрушенно, он явно играл, но играл хорошо, и мне тут же стало смешно. Такая я бесхарактерная и ужасно легко отхожу. Все-таки мне не хотелось, чтоб он думал, будто я ему поверила.

— Видите ли, — сказала я, — дело не в том, что вы плохой. Но если всех подозревать так, как вы, самому жить нелегко. И такие люди опасны. Вы опасны! Вот что! Я не хочу больше разговаривать с вами, я боюсь...

— Вы готовы выставить меня настоящим преступником. А я обыкновенный человек... Самый обыкновенный человек, — повторил он иронически.

Я окинула его взглядом и сказала:

— Верно! Вы самый обыкновенный!

Я хотела, чтобы эти слова прозвучали как обвинение. Но чем больше я его ругала, тем ему, похоже, становилось приятнее. Он смотрел на меня и улыбался. Вероятно, у меня и в самом деле был смешной вид, в такие минуты я выгляжу как разъяренная коза или что-нибудь еще более забавное.

— Я вам кое в чем признаюсь, только вы не сердитесь, — сказал он.

Я ничего не ответила — я мрачно молчала, продолжая злиться. А он снова заговорил: