Любовь - [3]

Директор откровенно удивился.

— Медицинских сестер, — повторила я.

На этот раз директор сумел довольно удачно притвориться.

— Что ж, неплохо... Профессия трудная, но благородная... Приятного отдыха.

И, театрально кивнув, закрыл за собой дверь.

Я села на единственный в комнате стул, и меня охватила злоба. Какое дело этому директору дома отдыха, учусь я или нет, чему я учусь, и не все ли ему равно, подходящую я выбрала профессию или неподходящую, благородную или нет... Я была уверена, что его мнение обо мне резко изменилось и что, кроме того, мой отец сильно упал в его глазах. Отец медицинской сестры! Неужели он не может пристроить свою дочь к чему-нибудь более стоящему: дипломатии, внешней торговле? Впрочем, едва ли этот тип разбирался в таких вопросах, но о медицинских сестрах у него, как и у большинства людей, было вполне определенное представление.

Я быстренько вытащила из чемодана пижаму, умылась, приняла снотворное и легла. Никакой ужин не мог меня соблазнить, мне нужно было только одно — забыть, где я, и забыть, почему я здесь.

Сейчас, перечитывая первые страницы, я вижу, что они написаны человеком глубоко уязвленным, человеком, который на что-то обижен, который чуть ли не родился, как говорится, обиженный богом. Бывают ведь и такие. Кто знает? Про себя мне трудно сказать. Что я злая — это точно. Что мне всегда чего-то не хватает — тоже верно. Но чего — я и сама не знаю.

Семья у нас вполне состоятельная. Родители зарабатывают столько, что за последние два-три года купили и квартиру и машину. Правда, эта состоятельность странная — вроде все у нас есть, но какая нам от этого радость, понять трудно. Что-то тут не так, но что — не могу сказать. Знаю только, что лично мне абсолютно безразлично, есть у нас квартира и машина или нет. Абсолютно безразлично! Стало быть, ясно — со мной что-то не так.

ГЛАВА II

Разбудил меня стук в дверь. Я открыла глаза и очень долго — во всяком случае, мне так показалось — не могла понять, где я, что это за комната, кровать, стол, и даже испугалась, в своем ли я уме, коли не могу понять, где я нахожусь. Такое случалось со мной раза два-три в жизни — на несколько мгновений вдруг охватывает жуткая паника, потом вспыхивает какая-то искорка и память вдруг возвращается. Еще не опомнившись до конца, я приподнялась на локте. Тот, кто перед этим стучал, медленно приоткрыл дверь. Появилась физиономия директора, и тогда я в одно мгновенье заняла собственное место, просто плюхнулась, погрузилась в воды собственной жизни — бегство из дому, грязный вагон, приезд в дом отдыха...

— Простите, — сказал директор, — поскольку завтрак кончился, а вы не пришли, мы там внизу забеспокоились.

Я молчала, еще не совсем проснувшись, к тому же было ясно, почему я не пришла завтракать, и ясно, что они (кто — они?) беспокоились зря. Наконец я произнесла:

— Хорошо.

На лице директора заиграла любезная улыбка, и оно медленно уплыло.

Я долго осматривалась, соображая, куда я положила часы, и наконец увидела их у себя на руке. Стрелки остановились где-то в районе шести. Мне стало досадно, что я не поддержала разговор с директором — не узнала хотя бы, который час. Солнце освещало узкую полоску у окна — значит, стояло уже довольно высоко. И тут я вдруг почувствовала страшный голод.

В чемоданчике ничего съестного, разумеется, не нашлось, но зато я установила, что все мои туалетные принадлежности при мне, в полном порядке — просто чудо, если вспомнить, в каком состоянии и с какой скоростью я собирала вещи. Осмотрела я и свои туалеты, оказавшиеся налицо, — серая юбка и жакет, темно-красное платье, черная кофточка, клетчатая юбка — и все.

Мне и до этого случая не раз хотелось убежать из дому, но я никогда не думала, что это произойдет так легко и просто. Перед неизвестностью всегда испытываешь страх, но отныне побег для меня уже не в новинку, отныне я смогу убегать, когда захочу. Важно только иметь немного денег и чтоб никого не было жалко, да еще чтоб о тебе никто не жалел. В сущности, у отца теперь самая чистая на свете совесть, невиннее его просто никого нет — правда, я сбежала из его дома, но зато потом воспользовалась его помощью. Моя мать тоже, конечно, узнала, где я, и если в первые минуты у нее и были какие-то угрызения совести, то теперь она уже обо всем забыла. Мне совершенно не хотелось размышлять о ее материнских чувствах, тем более что она сама вряд ли когда об этом задумывалась. У нее и без них вполне хватает занятий и интересов. Мать у меня, прошу прощения, работник умственного труда. Когда-то кончила коммерческую гимназию и считает себя специалистом по вопросам экономики. Заведует где-то каким-то отделом, пишет статьи, брошюрки, составляет какие-то справочники, переводит и прочее — и, видно, все это доходные занятия, потому что она не раз заявляла отцу, что полмашины, полквартиры и половина всего движимого и недвижимого имущества нашей семьи куплены на ее деньги. Должна сказать, что это святая правда, и я готова, если понадобится, это засвидетельствовать.

Столовая была небольшая, на столах лежали скатерти в пеструю клетку — почти как в детском саду. Стены выкрашены масляной нежно-зеленой краской, а потолок — тоже масляной, но кирпично-красной, и еще по нему извивалась неправильным эллипсом длинная черная линия. Одним словом, заведение, как видите, оказалось вполне артистическим и, не будь оно столовой дома отдыха, вполне могло бы сойти за бар, тем более что в углу стоял и буфет с напитками. На окнах — кирпично-красные шторы из тончайшего пан-бархата. Я разглядывала все это с некоторым удивлением, а под конец обнаружила даже мюзик-бокс... Значит, здешняя компания, если таковая вообще имеется, проводит время не без приятности. Мне было очень любопытно, скрывается ли за этой приятной внешностью и приятное содержание или жизнь здесь проходит по-деревенски, как во всяком доме отдыха.