Любовь к жизни. Рассказы - [292]

Они пересекли свободное пространство позади становища и исчезли в лесу. Вся станция Танана ждала их возвращения, но ждала долго и напрасно.

Между тем Акун ел, спал и бродил по пароходной пристани, не замечая возмущения жителей Тананы, поднимавшегося против него за то, что он ничего не сделал. Через двадцать четыре часа Порпортук вернулся. Он устал, был зол и не заговорил ни с кем, кроме Акуна, а с этим последним пытался затеять ссору. Но Акун пожал плечами и удалился. Порпортук не терял времени. Он снарядил полдюжины юношей, лучших следопытов и ходоков, и во главе их углубился в лес.

На следующий день пароход «Сиэтл», плывший вверх по реке, подошел к берегу и запасся дровами. Когда причал был отдан и судно отошло от берега, Акун оказался в рубке рулевого. Несколько часов спустя, когда настало его время стать у руля, он увидел маленькое каноэ из березовой коры, отчалившее от берега. В нем была только одна человеческая фигура. Он тщательно вгляделся в нее и медленно повернул штурвал.

Капитан вошел в рубку.

– Что случилось? – спросил он.

Акун что-то проворчал. Он увидел, что от берега отошло каноэ побольше, в нем сидело несколько человек. Когда «Сиэтл» пошел ребром, он еще раз повернул штурвал.

Капитан кипел негодованием.

– Это только туземная баба, – запротестовал он.

Акун не ворчал больше. Он глядел во все глаза на туземку и на преследовавшее ее каноэ. У этого последнего сверкало шесть весел, в то время как женщина гребла медленно.

– Вы сядете на мель, – протестовал капитан, хватаясь за штурвал.

Но Акун напряг всю свою силу и поглядел ему в глаза. Капитан медленно отпустил штурвал.

«Чудак-человек», – проворчал он про себя.

Акун задержал «Сиэтл» около самой мели, пока не увидел, что пальцы индеанки ухватились за передние перила. Тогда он подал сигнал: «Полным ходом вперед» – и повернул штурвал в другую сторону. Большое каноэ было очень близко; но расстояние между ним и пароходом все увеличивалось. Индианка смеялась и перегнулась через перила.

– Так лови же меня, Порпортук! – крикнула она.

Акун сошел с парохода у форта Юкон. Он снарядил небольшую лодку и с багром поплыл вверх по Поркьюпайне. И с ним поплыла Эл-Су. Это было тяжелое странствование. Путь лежал через позвоночник мира. Но Акун уже раньше странствовал по этому пути. Когда они добрались до верховьев Поркьюпайны, они бросили лодку и пешком перешли через Скалистые горы.

Акуну очень нравилось идти позади Эл-Су и любоваться ее движениями: в них была музыка, которую он любил. И в особенности он любил красиво округленные икры в футляре из мягко выдубленной кожи, узкие лодыжки и маленькие ножки в мокасинах, не устававшие даже после самых трудных переходов.

– Ты легка, как воздух, – говорил он, глядя на нее снизу вверх. – Ходьба для тебя не составляет труда. Ты как будто плывешь – так легко поднимаются и опускаются твои ноги. Ты подобна лани, Эл-Су; ты подобна лани, и глаза твои – как глаза лани, когда ты порой взглянешь на меня или когда ты слышишь неожиданный звук и думаешь, не грозит ли опасность. И теперь, когда ты смотришь на меня, глаза твои как глаза лани.

Эл-Су, сияющая и тронутая, наклонилась и поцеловала Акуна.

– Когда мы дойдем до озера Маккензи, мы не будем терять времени, – сказал Акун через некоторое время. – Мы пойдем на юг, раньше чем зима нас застигнет. Мы пойдем в солнечные страны, где нет снега. Но мы вернемся. Я видел много стран, но нет такой земли, как Аляска; нет такого солнца, как наше солнце, и снег тоже хорош после долгого лета.

– Ты научишься читать, – сказала Эл-Су.

И Акун сказал:

– Конечно, я научусь читать.

Но когда они дошли до озера Маккензи, произошла задержка. Они наткнулись на племя местных индейцев, и на охоте Акун был случайно ранен. Ранившее его ружье было в руках юнца. Пуля раздробила Акуну правую руку и, пройдя навылет, сломала два ребра. Акун знал только примитивный способ костоправов, в то время как Эл-Су научилась в миссии Св. Креста несколько более утонченным приемам. В конце концов кости были вправлены, Акун лежал у костра и ждал, пока они срастутся. Он лежал там и для того, чтобы дым отгонял москитов.

Тогда-то и прибыл Порпортук со своими шестью юношами. Акун стонал в своем беспомощном состоянии и взывал к индейцам маккензи. Но Порпортук заявил о своих правах, и маккензи были поражены. Порпортук готов был захватить Эл-Су, но этого они не хотели допустить. Решить должен был суд, и раз это было дело между мужчиной и женщиной – следовало созвать стариков. Это делалось во избежание того, чтобы молодые люди, у которых горячие сердца, не вынесли бы горячего решения.

Старики уселись вокруг костра, разведенного для защиты от москитов. Лица их были худы и морщинисты, они задыхались и с трудом ловили воздух. Дым был им мучителен. По временам они дряхлыми руками отбивались от москитов, не боявшихся дыма. После такого напряжения они мучительно и глухо кашляли. Некоторые из них харкали кровью, а один сидел поодаль, с головой, наклоненной вперед, и ртом у него шла кровь; он был в последнем градусе чахотки. И все они были словно мертвецы; дни их, казалось, сочтены. Это был суд мертвецов.