Любовь к жизни. Рассказы - [157]

– Я – Имбер из племени Белая Рыба… – начал переводить Хаукэн. Наука миссионеров и наносная цивилизация исчезли, и врожденная его племени дикость заговорила в нем, когда он приступил к передаче вольного ритма повести старого Имбера. – Моим отцом был Оутсбаок, сильный воин. Страна была озарена солнцем и довольством в годы моего детства. Народ не страдал от отсутствия странных, чуждых вещей, не прислушивался к новым голосам; обычаи его отцов были его обычаями. Очи юношей с вожделением взирали на женщин. Младенцы лежали у груди молодых женщин, женщины рождали детей, и племя увеличивалось. Мужчины были мужчинами в те дни. В мире и довольстве, в войне и голоде – они были мужчинами.

В те времена в реках водилось больше рыбы и в лесах больше дичи, чем теперь. Наши собаки были подобны волкам, покрытым теплым мехом, и мы не боялись ни бури, ни мороза. А когда в нашу страну приходили индейцы из племени Пелли, мы убивали их и умирали, сражаясь с ними. Ибо мы были мужчинами, и отцы наши и отцы отцов боролись с племенем Пелли и установили границы страны.

Я сказал, наши собаки были сильны и выносливы, и мы были сильны и выносливы, как они. И вот однажды к нам впервые пришел белый человек. Он с трудом, на четвереньках, тащился по снегу. Кожа его была туго натянута, и кости торчали. Никогда не бывало такого человека, подумали мы и размышляли, к какому он принадлежит племени, и из какой он страны. Он был слаб, как малое дитя, мы дали ему место у очага и теплые меха для постели и кормили его, как кормят малых детей.

И с ним была собака, раза в три больше наших собак, она тоже очень ослабла. Шерсть на ней была короткая и нетеплая, а хвост замерз, и кончик хвоста отвалился. И эту странную собаку мы накормили и дали место у очага и отбили ее от наших собак – иначе бы ее разорвали. И мясо оленя, и высушенная на солнце лососина пошли на пользу человеку и собаке: они оправились, потолстели и никого не боялись. Человек стал непочтителен и смеялся над стариками и юношами и дерзко смотрел на девушек. А собака дралась с нашими собаками и, несмотря на свою короткую шерсть и изнеженность, загрызла трех из них в один день.

Когда мы спросили человека о его племени, он сказал: «У меня много братьев» – и рассмеялся нехорошим смехом. А когда он вполне оправился, то ушел, и с ним ушла дочь вождя – Нода. Вскоре после этого одна из наших сук ощенилась. У нас никогда не бывало такой породы собак – большеголовые, большеротые, короткошерстые и беспомощные. Я хорошо помню отца моего, Оутсбаока, сильного воина. Его лицо почернело от гнева при виде такой беспомощности, и он взял камень – вот так и так, – и беспомощности не стало. А два лета спустя явилась к нам Нода с маленьким мальчиком под мышкой.

Это было началом. Пришел второй белый человек с короткошерстыми собаками, которых он, уходя, оставил нам. А с собой он взял шесть наших лучших собак; в обмен за них он дал брату моей матери, Коо-Со-Ти, удивительный пистолет, стрелявший шесть раз подряд. И Коо-Со-Ти очень гордился пистолетом и смеялся над нашим луком и стрелами. «Бабьи игрушки» – называл он их и пошел с пистолетом на медведя. Теперь мы знаем, что нельзя ходить на медведя с пистолетом, но кто мог об этом думать? И как мог об этом знать Коо-Со-Ти? Итак, он смело пошел на медведя и выстрелил шесть раз подряд; медведь только зарычал и вскочил ему на грудь и переломал ему кости, словно яичную скорлупу, и мозги Коо-Со-Ти вытекли на землю, как мед из улья. Он был хорошим охотником, а теперь некому было доставлять мясо его жене и детям. И нам было очень больно, и мы сказали: «То, что хорошо для белых людей, для нас нехорошо». И это так. Белых людей много, и они толсты, но их обычай заставляет нас вымирать и худеть.

Появился третий белый человек, с большим запасом всевозможной пищи и удивительных вещей. И на них он выменял двадцать лучших наших собак. А подарками и обещаниями он увлек с собой десять молодых охотников в далекий путь, в неведомые места. Говорят, что они погибли в снегах Ледяных Гор, где никогда не ступала человеческая нога, или в Горах Молчания, находящихся на краю земли. И племя Белая Рыба никогда больше не видело ни тех собак, ни тех молодых охотников.

С годами приходило много белых людей; подарками они увлекали молодых мужчин следовать за собою. Иногда те возвращались и приносили с собой удивительные рассказы об опасностях и работе в тех землях, что были за землей племени Пелли, а иногда не возвращались совсем. И мы сказали: «Если они ничего не боятся, эти белые люди – значит, у них много людей; но нас, индейцев племени Белая Рыба, мало, и наши юноши не должны больше уходить». Но юноши все же уходили, и девушки тоже; и мы очень разгневались.

Правда, мы питались мукой, свининой и пили чай, что доставляло нам большое удовольствие; но когда мы не могли достать чаю, нам было очень плохо, и мы становились скупыми на слова и быстро приходили в ярость. Так мы научились стремиться к вещам, что белые люди привозили нам для обмена. Обмен! Обмен! Все время обмен!! Одну зиму мы отдали наше мясо за часы, что не хотели показывать время, пилы, которые быстро иступились, и ничего не стоящие пистолеты без патронов. А затем наступил голод, у нас не было мяса, и сорок человек умерли от голода до наступления весны.