Любовь к жизни. Рассказы - [116]

Тантлач бросил на него пустой, ничего не выражающий взгляд. Кин ждал решения вождя; но губы старика не дрогнули, и он повернулся к своей дочери.

– То, что дано, нельзя отнять, – заговорила она. – Я была девочкой, когда явился среди нас Чужестранец – мой супруг. Я не знала мужчин и не знала обычаев мужчин, мое сердце знало лишь детские игры, когда ты, Тантлач, ты призвал меня к себе и отдал Чужестранцу. Ты, Тантлач! И ты отдал меня этому человеку и дал этого человека мне. Он мой муж. Он спал у меня на груди, и его нельзя от меня оторвать.

– Хорошо, если бы ты помнил, о Тантлач, – вмешался Кин, бросая многозначительный взгляд на Тум, – хорошо, если бы ты помнил: то, что дано, – не может быть взято обратно.

Чугэнгат выпрямился.

– Устами твоими, Кин, говорит неразумная юность. Что касается нас с тобой, о Тантлач, мы – старики, и мы все понимаем. Мы тоже, бывало, глядели в глаза женщинам, и наша кровь пылала странными желаниями. Но годы охладили наш пыл, мы оценили хладнокровие; мы знаем, что молодое сердце легко разгорается и склонно к безрассудным поступкам. Мы знаем, что Кин был угоден твоим очам. Мы знаем, что ты обещал ему Тум, когда она была еще ребенком. Но потом настали новые дни, к нам пришел Чужестранец, и мы мудро рассудили – ради общего блага нарушить обещание и отнять Тум у Кина.

Старый шаман замолчал и посмотрел на Кина.

– И да будет известно, что я – Чугэнгат – посоветовал нарушить обещание.

– Я не принял на свое ложе никакой другой женщины, – сказал Кин. – Я сложил себе очаг, готовил пищу и скрежетал зубами в одиночестве.

Чугэнгат движением руки дал понять, что его речь еще не кончена.

– Я старик, и слова мои мудры. Хорошо быть сильным и держать в руках власть. Еще лучше отказаться от власти, если так нужно для общего благополучия. В прежние годы я сидел с тобою рядом, Тантлач, и мой голос был первым в совете, и моего мнения спрашивали во всех делах. И я был силен и могуч. Я был величайшим человеком после Тантлача. Затем явился Чужестранец, и я увидел, что он искусен, мудр и велик. Он был мудрее и искуснее меня, и я понял, что он принесет больше пользы, чем приношу я. И ты склонил ко мне свой слух, Тантлач, и слушал мои слова и дал Чужестранцу власть, место рядом с собой и дочь свою. И наше племя благоденствовало при новых порядках, и пусть оно и дальше благоденствует, и пусть Чужестранец остается среди нас. Мы с тобой старики, о Тантлач, – ты и я, и это дело следует решать головой, а не сердцем. Слушай мои слова, Тантлач! Слушай мои слова! Пусть Чужестранец останется!

Наступило долгое молчание. Старый вождь размышлял, сохраняя неподвижность идола, а Чугэнгат, казалось, весь ушел в далекое прошлое. Кин с вожделением глядел на женщину, а она, не замечая его, не сводила глаз с лица своего отца. Собака снова показалась на пороге; спокойствие людей придало ей смелости, и она подползла к ним. Обнюхав опущенную руку Тум, она вызывающе насторожила уши, пробираясь мимо Чугэнгата, и прикорнула около Тантлача. Копье с шумом упало наземь, и собака с испуганным воем отскочила в сторону, зарычала и одним прыжком выскочила из юрты.

Тантлач переводил свой взор с одного лица на другое, долго и внимательно взвешивая все обстоятельства. Затем он с суровой властностью поднял голову и холодным, ровным голосом произнес свое решение:

– Чужестранец остается. Созови всех охотников. Пошли гонца в соседнее селение, пусть приведет сюда бойцов. Я не приму Пришельца. Ты, Чугэнгат, будешь говорить с ним. Передай ему, что он может идти с миром, если уйдет немедленно. Если придется биться – убивайте, убивайте, убивайте всех до последнего, но передай всем мое слово – Чужестранцу вреда не причинять: он муж моей дочери. Да будет так, как я сказал!

Чугэнгат встал и заковылял к выходу; Тум последовала за ним; но когда Кин подошел к выходу, голос вождя заставил его остановиться.

– Кин, прислушайся к моему слову. Чужестранец остается. Чужестранцу вреда не причинять.

…Благодаря полученным от Фэрфакса сведениям по военному искусству эскимосы не набросились на маленький отряд с дикими криками. Наоборот – они проявили большую сдержанность и самообладание и продвигались в молчании, переползая от прикрытия к прикрытию. Крисы и путешественники-канадцы шли вдоль берега речки. Видеть они ничего не могли и едва улавливали звуки, но инстинктом чувствовали жизнь в лесу и продвижение врага.

– Будь они прокляты, – пробормотал Фэрфакс. – Они не знали пороха, а я показал им, что это за штука.

Эвери Ван-Брант рассмеялся, выколотил пепел из трубки, старательно запрятал ее вместе с кисетом в карман и проверил, легко ли вынимается охотничий нож из висящих на боку ножен. Затем сказал:

– Погодите! Мы отразим их атаку и уничтожим их всех до единого.

– Они рассыплются цепью, если не забыли моих уроков.

– Ну и пусть! У нас винтовки. Мы все… прекрасно! Первый выстрел! Получишь добавочную порцию табаку, Лун!

Лун из племени крисов заметил высунувшееся из-за дерева плечо и меткой пулей сообщил его владельцу о своем открытии.

– Если бы их вызвать на открытое нападение, – бормотал Фэрфакс. – Если бы их вызвать на открытое нападение…