Любовь и выборы - [61]

Петр Валенчук почти отошел от дел. Чем стремительнее приближался день выборов, тем равнодушнее становился Петр к его исходу. Ребята не трогали его, понимая, какой удар был нанесен его самолюбию. В те редкие дни, когда Петр оживал и проявлял хлопотливую активность, ребятам было неловко за него, они отводили глаза и молча ждали, когда он успокоится и вернется в привычное состояние стороннего наблюдателя. Да и не требовались новые бойцы их избирательному фронту. За неделю до выборов расклад сил стал более чем понятен.

Цунами избирательных кампаний Шиловой и Соловьевой смыли с политической сцены прочих конкурентов. Про них никто особо не вспоминал. Мужчина-коммунист и женщина от «Единой России» пошли ко дну без особых криков о помощи. Старшие товарищи им доходчиво объяснили, что ввиду мизерных шансов на победу решено свести их избирательную кампанию до чисто символического жеста. Дескать, поучаствовали, отметились, и хватит. Нечего больше деньги тратить. Они еще понадобятся. На том и порешили. Очень скоро поверх их лиц были наклеены новые плакаты. Так старые обои закрывают новыми во время ремонта.

Число реальных претендентов на депутатский мандат сократилось до двух. Шилова и Соловьева стали бесспорными лидерами предстоящих выборов. Позиции обеих были сильны за счет разных групп электората. Конечно, никто из жителей округа их избирательных программ не читал, упаси боже. Даже в руки не брал. Но вопрос: «Ты за кого?» – стал своеобразным паролем для различения своих и чужих. Если за Соловьеву, то ты свой в среде молодежи, а если за Шилову – то тебе место среди «предков». Вот, собственно, и все.

Уловив это течение, обе избирательные кампании попытались вписаться в его стремнину.

Кампания Маши трансформировалась в отчетливый жест молодежной культуры. Ее имя заполонило футболки, превратив молодежь в ходячую рекламу. Буквы выпирали бугорками на молодежных бюстах, и казалось, что сила аргумента зависит от размера груди.

За Соловьеву впряглись рэперы, которые, широко расставив ноги, рифмовали ее имя с разными приятными вещами типа спортивного велика и банного веника. Ее имя писали на поверхностях, по которым раскатывали свои тела мастера брейк-данса. Любители настенных граффити извели на ее имя литры краски и уйму фантазии.

Сначала Дима еще пытался как-то удержать кампанию в более консервативном стиле, но потом махнул рукой, признав, что уже слабо управляет ею. Кампания неслась вперед как выпрягшаяся лошадь.

С Людмилой Шиловой, наоборот, случился другой коленкор. Она вела себя крайне сдержанно, общалась с избирателями только со страниц газет и экранов телевизоров. У населения беспрестанно созревали к ней какие-то вопросы, и Людмила ежедневно отвечала на них. Она демонстрировала терпение и доброжелательность. В положенный час она появлялась в эфире и вселяла надежду на то, что все будет хорошо.

Впрочем, сначала появлялась заставка с ее именем, и голос за кадром делал вступление:

– Жители округа волнуются по поводу качества продуктов питания. Пенсионер Суворов спрашивает, что вы как депутат горсовета намерены сделать в этом направлении?

И тут же на фоне березок и коров, мирно пасущихся в отдалении, возникала Людмила и вполне разумно говорила про кооперацию фермеров и мелких подворий. Вдали тарахтел трактор и, наверное, пахло навозом.

На следующий день тот же голос за кадром озвучивал вопрос инвалида Кутузова, которого волновал капитальный ремонт старого жилого фонда. И Людмила опять была на высоте. На фоне городского пейзажа она рассказывала о новых планах все отремонтировать раньше, чем оно рассыплется окончательно.

Эти ежевечерние передачи стали для пенсионеров чем-то вроде «Спокойной ночи, малыши». Жить без Людмилы Шиловой становилось тревожно. Часть электората полюбила ее как родную.

И только одно расстраивало Льва Михайловича и радовало Диму: пенсионеры в этом округе были в меньшинстве. На эту простую математику Дима смотрел с надеждой. Он был неопытным и не знал, что математика – слишком шаткая основа для оптимизма, когда речь идет о политике.

* * *

Губернатор ждал политтехнолога в мрачном состоянии духа. Зачем-то тому срочно понадобилось встретиться. Это было как-то неправильно. И голос у Левы был веселый, что вообще ни в какие ворота не лезло. До выборов оставалось три дня. В понимании губернатора Лева должен готовить прощальную речь, где он попытается снять с себя ответственность за проигранную кампанию, а он, губернатор, наоборот, нахлобучит эту ответственность ему на самые брови, настучит по голове и отправит без денег назад, в столицу золотоглавую.

И этот расклад отчасти устраивал Сергея Павловича. Он уже сам не очень понимал, зачем ему нужен этот мандат. Все дело было в Людмиле.

Если раньше после разговора с ней губернатор летал в мечтах, напоминающих по сюжету немецкие порнофильмы, то постепенно тональность разговора сменилась. Появилось смутное, но стойкое ощущение, что Людмилочка, мягко говоря, не очень рада его звонкам. Но это могло объясняться тем, что она перегружена учебой. Да и отвыкла от него, она ж как ребенок… Сергей Павлович долго и упорно цеплялся за такую версию.