Любовь и так далее - [5]

Я действительно любила Стюарта. Я влюбилась в него почти сразу, просто и без обиняков. Мы сблизились, оказалось, что нам хорошо в постели, мне было приятно, что он меня любит, — так все и случилось. А потом, когда мы со Стюартом поженились, я влюбилась в Оливера — уже далеко не так просто. Наоборот, очень сложно, вопреки здравому смыслу и собственным чувствам. Я пыталась сопротивляться этой любви. Я ее отвергала, чувствовала себя виноватой. Очень виноватой. Но при этом я себя чувствовала живой, переполненной чувствами и привлекательной. Нет, никакого «романа» у нас с ним не было. Лишь потому, что я наполовину француженка, люди сразу же начинают шептаться про ménage a trois.[25] На самом деле, ничего даже похожего не было. Во-первых, все было более основательно и серьезно. И мы с Оливером не спали, пока я не рассталась со Стюартом. Почему люди всегда берутся судить о чужих делах, о которых не знают? Все «знают», что главной причиной был секс, что Стюарт был не слишком хорош в постели, в то время как Оливер был просто непревзойденным любовником, а я, соответственно, выгляжу этакой расчетливой вертихвосткой, шлюхой и стервой по совместительству. Но если вам действительно интересно, то в первый раз, когда мы с Оливером оказались в постели, у него случился острый приступ «нервозности первой брачной ночи» и вообще ничего не было. Во второй раз было немногим лучше. И только потом у нас начало получаться. Как ни странно, но в этой области он значительно уступает Стюарту в плане уверенности в себе.

Дело в том, что можно любить сразу двоих — то есть, сначала одного, а потом другого, так что вторая любовь прерывает первую, как это было со мной. Их можно любить по-разному. Это не значит, что одна любовь — настоящая, а другая — нет. Жалко, что я не смогла объяснить это Стюарту. Я любила их обоих по-настоящему. Вы мне не верите? Впрочем, какая разница, я не хочу никого убеждать. Я просто хочу сказать: это случилось не с вами, правильно? Это случилось со мной.

И теперь, по прошествии времени, мне удивительно, что подобные вещи случаются, в принципе, редко. Хотя могли бы случаться чаще. Уже потом, когда все закончилось, моя мама сказала совсем по другому поводу, я уже и не помню, насчет какой-то другой пары, которая тоже распалась из-за кого-то третьего, она сказала: «Сердце устроено мягким и нежным, и это опасно». Мне сразу было понятно, что она хочет сказать. Когда человек влюблен, ему легче влюбиться в кого-то ей е. Вот такой паоадокс. Такая вот горькая правда.

3. Где мы были тогда?

ОЛИВЕР: Где мы были тогда? Тангенциальный вопрос по отношению к настоящему. Странно, как каждое следующее из этих четырех коротких слов вбирает в себя предыдущее, как их звучание отзывается эхом потери — чувства, которое мы испытываем всякий раз, когда, подобно Орфею, украдкой оглядываемся назад. Горькое повторение с сокращениями. Сравните и сопоставьте — как говорили учителя литературы — жизни великих английских поэтов-романтиков. Сначала выстройте их по длине фамилии: Вордсворт, Кольридж, Шелли и Ките. Потом сравните даты их жизни и смерти: 1770–1850, 1772–1834, 1792–1822, 1795–1821. Какой простор для нумерологов и адептов различного рода тайных доктрин! Человек с самой длинной фамилией жил дольше всех, человек с самой короткой фамилией — меньше всех, и соответственно — двое посередине. Но и это еще не все: тот, кто родился первым из четырех, умер последним, тот, кто родился последним, умер первым! Они «вкладываются» друг в друга, как эти русские куклы, матрешки. Поневоле поверишь в божественное провидение. Ну, или хотя бы — в божественное совпадение.

Где мы были тогда? Ну хорошо, один раз я согласен сыграть в игру усердных подробностей. Я сделаю вид, что память можно раскрыть, как газету. Ладненько: пропускаем новости из-за рубежа, колоритные сплетни — ищем в самом низу страницы. Маленькое Происшествие в Деревеньке в Минервуа: Никто Не Убит.

Тогда, в тот конкретный момент, который вы выбрали для рассмотрения, я как раз удалялся из вашего поля зрения (вы, может быть, думали, что навсегда; может, вы даже выкрикнули: «Скатертью дорожка», — вслед моим уязвимым лопаткам), заворачивая за угол у кооперативного кафе на своем верном «пежо». 403-й модели, вы, я думаю, помните. Крошечная решетка на радиаторе, как смотровое окошко в двери тюремной камеры. Зеленовато-серый печеночный дух эпохи, обязательной к возрождению. Нам не кажется скучным, что в последнее время мы с завидным упорством возрождаем и фетишируем прошедшие десятилетия еще до того, как они проходят? По-моему, тут необходимо установить обратный закон о сроках давности. Нет, еще нельзя возрождать шестидесятые, потому что сейчас только восьмидесятые. И так далее.

Итак, вот где был я — на двух колесах вписывался в поворот и гнал мимо сверкающих сталью силосных башен, переполненных выжатой кровью виноградников Минервуа, — а Джилиан стремительно уменьшалась в зеркале заднего вида. Очень нескладное обозначение, вы не находите — зеркало заднего вида, — слишком длинное, тяжеловесное и конкретное. Сравните с французским: retroviseur. Ретровидение: очень полезная штука для жизни. Наверное, никому бы не помешало умение «видеть назад», но, к сожалению, в жизни у нас нет таких маленьких, но полезных зеркал, которые увеличивают участок дороги, только что нами преодоленный. Мы мчимся в Тулузу по шоссе А61 и смотрим только вперед. Только вперед. «Народ, забывший свою историю, обречен повторить ее снова». Retroviseur: необходимое приспособление и для безопасности на дорогах, и для того, чтобы, вообще, выжить в гонке. Похоже, я только что изобрел очень достойный рекламный лозунг.