Любовь и память - [73]

Шрифт
Интервал

— Ну, Евгений, наелись, — грустно вздохнул Лесняк.

— Поздравила крестная! — с сарказмом бросил Бессараб.

— Да-а, — сдержанно проговорил Матюша. — Чтоб не приставал к ее дочери! Прозрачный намек.

— При чем здесь крестная?! — рассердился Евгений. — Это Радич. Посмотрите на него! Стоит как исусик… Больше двух недель таскал в кармане почтовый перевод.

— Ты же обещал расцеловать его, — съязвил Микола.

— Он думал, что яйца как стихи: должны отлежаться, — издевался Добреля.

— Я же не нарочно, — растерянно разводил руками Радич. — Тебя, Евгений, в тот момент не было, а потом я забыл…

— Чтоб ты, черт полосатый, все свои рифмы до единой позабывал! — Евгений швырнул на стол скорлупу, которую до сих пор держал в руке.

Как раз в этот момент открылась дверь, и на пороге появился Жежеря. Из-за его плеча выглядывал студент Юрий Печерский. Бессараб, стягивая с ноги сапог, равнодушно заключил:

— Явление третье: те же и Жежеря с графом. — Сняв сапоги, он выпрямился и обратился к Андрею: — Чего дверь растопырил, комнату выстуживаешь? Пришел за своим Матюшей? Бери его и топай отсюда.

Жежеря отошел в сторону, изысканным жестом пригласил Печерского в комнату и вслед за ним переступил порог. Закрыв за собою дверь, ласково сказал:

— Забываешь, Микола, что ты шевалье. А вдруг девушки услышат твою грубость?

Бессараб, научившийся танцевать не хуже Евгения, старался держаться весьма галантно. Как-то на лекции преподавательница французского языка, обращаясь к нему, сказала:

— Слышала я, что вы посещаете ипподром, собираетесь стать «Ворошиловским всадником». Так вот что, шевалье Бессараб, идите к доске. — И пояснила: — В переводе с французского «шевалье» — это всадник, и еще оно употребляется в значении «кавалер», «рыцарь».

Девушки тогда дружно рассмеялись. Преподавательница поинтересовалась, почему они смеются, и одна из них ответила:

— Потому что все это очень подходит к Миколе. Он и всадник, и кавалер, и рыцарь.

Сейчас Андрей решил отомстить Бессарабу за его невежливость.

— Да будет тебе известно, Микола, что шевалье, то есть рыцарь, кавалер, — это дворянский титул в феодальной Франции. Ты, разумеется, знаешь, что ближайшим другом и помощником Дидро по «Энциклопедии» был барон Поль Анри Гольбах. Знаешь и то, что этот барон для материализма и философии, которые подготовили французскую революцию, сделал больше, нежели кто-либо другой из его современников. И еще, да будет тебе известно, что в последние годы ближайшим помощником Дидро по «Энциклопедии» был шевалье де Жокур. А то, что я говорю чистую правду, вот и граф Печерский может подтвердить.

Юрий Печерский, по национальности поляк, стройный, с белесым чубом и голубыми глазами, по-девичьи бледным лицом, с изысканными манерами, действительно мог бы сойти за молодого графа в каком-либо кинофильме.

— Не так ли, ваше сиятельство? — обратился к нему Жежеря.

— Совершенно верно, — подтвердил тот, подойдя к столу и разглядывая белую скорлупу и черные яйца.

— Но когда ты, Микола, дерзишь, — продолжал Жежеря, — мне кажется, что передо мной не шевалье, а шеваль, что в переводе означает просто лошадь.

— Да что ты понимаешь в лошадях? — презрительно прищурился Бессараб. — Лошадь — красивейшее животное в мире. А что такое лошадь для воина-кавалериста во время боя? Вернейший друг. Да я самого плохого коня на тебя не променяю.

— А для меня лошадь — самая обыкновенная тягловая сила, — сказал Андрей. — Относительно же войны, если заварится, то она будет войной моторов, а не кавалерии…

Вдруг Жежеря увидел, что на столе разбросана скорлупа от яиц. Он молитвенно сложил ладони, поднял их на уровень подбородка и проговорил:

— Нет, хлопцы, все же что ни говорите, а на небе, видимо, что-то есть. Недаром же я, идя к вам, сотворил молитву. — Закатив глаза под лоб, он молитвенно произнес:

О боже,
Я к тебе взывал,
Поклоны бил раз двести,
Но если зубы ты нам дал,
То дай же и поесть нам.

Опустив руки, продолжал:

— Где, откуда, хлопцы, этот дар божий у вас?

С этими словами Андрей снял шапку, посмотрел, куда бы ее положить, и, не найдя места, засунул ее за борт своего порыжевшего пальто, затем, подойдя к столу, осенил его крестным знамением.

— Сейчас, друзья, когда я заговорил вам зубы, кажется, могу и свои собственные пустить в дело, ибо, как сказал бы Тиль Уленшпигель, «кто голоден, тот пусть ест!». — Облупленное яйцо он взял двумя пальцами и поднял на уровень своего лица, затем, как это делают фокусники, зажал его в ладонях, дважды взмахнул руками и втиснул яйцо в рот. Он жевал медленно, перемещая его то за одну, то за другую щеку.

Все оторопело смотрели на него. Корнюшенко испуганно крикнул:

— Что ты делаешь, сумасшедший?!

— Не тронь его, — сказал Бессараб. — Может, все же его разорвет.

— Тебе смешно, а если этот обжора сыграет в ящик, кто будет отвечать? — возразил Евгений.

Смакуя, Жежеря то закатывал глаза под лоб, то сладостно зажмуривал их, слегка покачивая головой. Проглотив яйцо, взял второе, повторив прежнюю манипуляцию, и протянул руку к третьему, приговаривая:

— Спасибо, хлопцы, что облупили для меня яйца. Эта добропорядочность вам зачтется, когда в минуту Страшного суда предстанете перед всевышним.


Рекомендуем почитать
Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слепец Мигай и поводырь Егорка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.