Любовь и память - [183]

В полдень Лесняк добрался до только что отбитого у немцев большого села — Сергеевки. Старый попутный грузовичок, на котором он ехал, дальше не шел, и надо было подыскивать какой-либо другой транспорт. До Красноармейска оставалось около двадцати километров. Сергеевка была забита войсками. Здесь Михайло узнал, что в центре села, в помещении школы, разместился штаб какой-то части. Направился туда, шел вдоль забора, изредка поглядывая на жителей, группами и поодиночке стоявших у ворот, с огромной радостью смотревших на освободителей. В лохмотьях, измученные, с потемневшими лицами, они улыбались, кланялись военным, деловито проходившим мимо них. Лесняк тоже улыбался. Поздоровавшись с одной большой группой людей, он прошел дальше, как вдруг кто-то окликнул его:

— Мишко, не ты ли это? Мишко?!

Он оглянулся и увидел идущую к нему бледнолицую и остроносую женщину в черной стеганке, из которой клоками торчала серая вата.

— Ой, Мишко! Ты же меня совсем не узнаешь!

Она протянула к нему руки, сплошь усеянные веснушками. По рукам он ее и узнал.

— Даша Гусар?

Она болезненно улыбнулась:

— Значит, меня еще можно узнать… Только фамилию забыл. Винник моя фамилия, а «Гусаром» девчата дразнили. Когда в студенческом общежитии затевались иногда танцы, я им заменяла кавалера. Они дали мне кличку — Гусар… Были мы студентами и не думали, что так все обернется… — Она припала к его груди и разрыдалась.

Он очень хорошо помнил, как, бывало, приходил в общежитие в Оксанину комнату и Дарина, накинув на плечи косынку, строго обращалась к подругам:

— Девчата, к Оксане гость заявился, создадим условия! — И тут же, хмуря рыжие брови, добавляла: — Но не больше часа!

У нее была густая золотисто-рыжая коса, полное нежно-белое лицо и очень уж приветливо-игривый взгляд. Теперь же от былой ее привлекательности ничего не осталось.

— Успокойся, Даринка, — утешал Михайло, поглаживая ее плечо, — успокойся. Теперь все самое страшное позади. Лучше скажи, что знаешь об Оксане?

Дарина умолкла и отшатнулась от Михайла, быстро утирая слезы тыльной стороной ладони.

Михайло повторил вопрос и насторожился. Дарина посмотрела ему в глаза и проговорила, указывая рукой:

— Вон моя хата, третья в ряду, хоть и торопишься ты, но зайдем на минутку — я тебе все расскажу. Да и ты немного обогреешься. Небось проголодался. Еда скромная, но… чем богата… Я… я тебе все расскажу.

В маленькой и почти пустой хате она сняла с головы поношенный платок, бросила куда-то в угол стеганку, провела рукой по скамье, стоявшей под окном, и пригласила гостя сесть.

— Раздеваться не предлагаю — не топлено у меня… Когда наши вернулись, мы обо всем забыли. Стоим на улице и смотрим, смотрим и глазам своим не верим, что вот они — наши… Все глаза проглядели, ожидая вас. — Окинув взглядом комнату, смущенно улыбнулась: — Извини и за то, что принимаю в таком пустыре… Фашисты все забрали. Все! Остались без ничего. Мать убили. Когда отбирали корову, мать за поводок ухватилась, не отдавала. Ну, ее и… Прямо посреди двора…

Лесняк молча слушал, качал головой. Сидя на скамье и наблюдая за суетливыми жестами Дарины, понимал, что она тянет время, не торопится говорить об Оксане. Он напомнил:

— Ты, Дарина, обещала про Оксану… Что с ней?

— Расскажу… все расскажу… — проговорила она, садясь на скамью рядом с Лесняком. Потом закрыла лицо руками и заголосила: — Я расскажу, Мишко… Но лучше бы ни мне, ни тебе не знать этого… Ой, Мишко… какое горе, какое горе!.. Знаешь ты или нет? Училась она с одним хлопцем в школе с первого по десятый класс. Очень крепко они дружили. А потом вдруг поссорились. Перед самым выпускным вечером. А осенью он пошел в армию, Оксана же поехала учиться в университет. Они даже не переписывались, видимо считали, что между ними все кончено. А потом — война…

Михайло слушал с замиранием сердца, он догадывался, что для него Оксана потеряна. Дарина торопливо рассказывала, а к нему, словно сквозь сон, доходили ее слова.

— Осенью сорок первого, — продолжала Дарина, — когда фашисты были уже на Донбассе, кто-то известил Оксану, что Яков, тот бывший ее одноклассник, находится на каком-то руднике, в лагере военнопленных. В то время немцы еще кое-кого из пленных за выкуп отпускали. Приходили за ними матери, сестры, жены или просто чужие женщины, приносили немцам сало, яйца, золотые перстни и серьги. Кто имел какую-либо ценность — отдавал в обмен на пленного. Родители же Якова эвакуировались, вот он и попросил кого-то передать Оксане, чтобы пришла, сказалась его женой, дала бы за него фашистам выкуп. Ну кто из девчат, будучи на ее месте, не пошел бы? Как там ни ссорились они, но все же он воевал, оказался в такой беде, может, ему и смерть грозила. Надо было спасать. Пошла и Оксана. И, как назло, оделась, глупая, во все лучшее, что у нее было. Принесла какой-то выкуп, а немец, начальник, выкупа не берет — соглашается просто так отпустить ее «мужа», без выкупа, если Оксана останется у него на ночь. Оксана убежала, потом пришла к лагерю, долго бродила там, пока не перебросилась словом с Яковом. Плача, сказала ему, что запросил от нее фашист. Яков же слезно умолял ее, говорил, что завтра их вывезут куда-то на Запад, может даже в Германию, и он там погибнет. Потом обещал жениться на Оксане.