Любовь и память - [163]
— Ну на кой черт нам твой Махно? — недовольно проговорил Осипов.
— Это для настроя, сержант. А сейчас мы — нашенскую, заветную.
Из-под его пальцев поплыла другая мелодия — медленная, сдержанная, даже суровая, и торжественно зазвенел голос гармониста:
Песню сразу же подхватили, сильные молодые голоса заполнили всю землянку. Они словно вливали в грудь Лесняка твердость и отвагу:
Краснофлотцы оживились, в только что пригасших взорах вспыхнули огоньки решительности, готовности к бою, загорелась вера в неизбежность победы. Спели еще несколько песен. Когда настала пауза, Лесняк спросил гармониста:
— Фамилия у вас украинская и акцент… Выходит, мы земляки — оба с Украины? Семья ваша эвакуировалась?
— Можно сказать, что эвакуировалась, только очень давно, — ответил гармонист. — Мои предки еще со времен Столыпина переселились с Полтавщины, из Миргородского уезда, в Приамурье. Может, слышали, есть такая местность — Зеленым Клином называется? Там много украинских сел. А мне так и не удалось побывать на Украине. Мой дружок по торпедному, Гордей Сагайдак, бывало…
— Гордей Сагайдак? — живо прервал его лейтенант. — Не из Сухаревки ли он случайно?
— Так точно, сухаревский, — весело подтвердил Савченко. — А разве что?
— Так он же мой друг, — сказал Лесняк. — Буду рад повидаться.
— Это я вам устрою, — добросердечно пообещал Клим.
Осипов улыбнулся, а боец Ольгин сказал:
— У нас, на Кубани, тоже много украинцев живет. Жена моя не так давно писала, что и этим летом виды на урожай были хорошие. А сейчас и туда фронт приблизился. Не успеют собрать хлеб. Если бы мне до войны кто-нибудь сказал, что немец в наши края придет, — я дал бы ему прикурить, чтоб не брехал, а теперь — нате вам! — правда… А ты сиди тут и волосы на себе рви.
Зенитчики поддержали разговор о положении на фронте, шутки и смех умолкли, все мысленно перенеслись туда, где шла жестокая битва с фашистскими ордами, куда всей душой стремился каждый из них.
Сержант Осипов сменил пулеметную обслугу, и бойцы, вернувшиеся с огневой, поставив на трапецию свои винтовки, сняв противогазы и патронные сумки, расселись среди товарищей и стали прислушиваться к разговору. Среди них был и ефрейтор Орленков, высокий, крутоплечий наводчик с быстрым и цепким взглядом умных серых глаз, с острыми скулами и широким чистым лбом. Его открытое мужественное лицо, твердые, уверенные движения и постоянная готовность к действию нравились всем бойцам. Выбрав удобный момент, Орленков вклинился в разговор, решительно заявив:
— У меня в груди столько накипело, что иногда кажется: если бы вырвался на фронт — в первом же бою целой роте фашистов повыпускал бы потроха. А после этого пусть и мне амба. Сидишь здесь, как на приколе, и не знаешь — за какие грехи.
— Кому-то же и здесь надо, — поучительно заметил сержант Осипов. — Японцы вон — под боком.
— Тебе легко говорить! — огрызнулся Орленков. — Твоя семья где? За Волгой. А моя с первых дней войны под немцем оказалась. Ну, отец, может, в Смоленские леса подался — партизанит. А мать и сестры гибнут в оккупации. Они ждут, что я приду, освобожу их, а я здесь, на сопке, изо дня в день смотрю в небо. Хоть головой об стенку бейся.
— Моя семья — за Волгой, — с обидой в голосе повторил Осипов. — А ты не видишь, что фашист на Сталинград нацелился?
Лесняк, молчавший до сих пор, решил, что от него ждут слова.
— Вижу, что все вы рветесь на фронт, — сказал он спокойно. — И я об этом мечтаю. Но поймите, друзья, уйдем отсюда — самурай обязательно сунется сюда. А кто ему по носу даст, если мы уйдем? Терпите, товарищи, и несите свою службу.
— И правда, хлопцы, — воскликнул Савченко, — нечего нам нюни распускать. — И он резко прошелся пальцами по белым клавишам:
Зенитчики подхватили песню во всю силу своих молодых голосов, и в только что печальных глазах засветилась отвага. От этой дружной песни Михайлу показалось, что у него мурашки пробежали по телу: ему вспомнилось, как они пели боевые песни на вечерних прогулках и на Неве, и на Волге, надеясь, что вскоре поедут на передовую.
«А Наташа воюет», — подумал он с завистью. И вспомнилось, как, войдя в вагон в Челябинске, он впервые увидел ее. Среди ехавших армейских командиров она сразу бросилась ему в глаза — невысокого роста девушка, лейтенант танковых войск. Подтянутая и энергичная. Она ехала в соседнем купе.
Когда Лесняк вошел в вагон, она как раз повесила шинель и пилотку на крючок вешалки и поправила волосы, которые, как круглая копна, лежали на ее голове. Стрижка под мальчика подчеркивала ее полное лицо. Под темными бровями — выразительные черные глаза, в которых то и дело вспыхивали искорки затаенного юмора.
Пулькин, прохаживаясь по вагону, приглядывался к девушке и вдруг, остановившись перед нею, лихо козырнув, сказал:
— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?
— Разрешаю, — сдержанно ответила она.
— Куда едем, если не военная тайна?
В повести Ефима Яковлевича Терешенкова рассказывается о молодой учительнице, о том, как в таежном приморском селе началась ее трудовая жизнь. Любовь к детям, доброе отношение к односельчанам, трудолюбие помогают Жене перенести все невзгоды.
Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).
В романе «Белая птица» автор обращается ко времени первых предвоенных пятилеток. Именно тогда, в тридцатые годы, складывался и закалялся характер советского человека, рожденного новым общественным строем, создавались нормы новой, социалистической морали. В центре романа две семьи, связанные немирной дружбой, — инженера авиации Георгия Карачаева и рабочего Федора Шумакова, драматическая любовь Георгия и его жены Анны, возмужание детей — Сережи Карачаева и Маши Шумаковой. Исследуя характеры своих героев, автор воссоздает обстановку тех незабываемых лет, борьбу за новое поколение тружеников и солдат, которые не отделяли своих судеб от судеб человечества, судьбы революции.
Роман Владимира Комиссарова «Старые долги» — своеобразное явление нашей прозы. Серьезные морально-этические проблемы — столкновение людей творческих, настоящих ученых, с обывателями от науки — рассматриваются в нем в юмористическом духе. Это веселая книга, но в то же время и серьезная, ибо в юмористической манере писатель ведет разговор на самые различные темы, связанные с нравственными принципами нашего общества. Действие романа происходит не только в среде ученых. Писатель — все в том же юмористическом тоне — показывает жизнь маленького городка, на окраине которого вырос современный научный центр.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».