Любовь и оружие - [10]

— Что? — переспросил Джан-Мария. — Мне, к сожалению, известно далеко не всё. Мазуччо мог бы удовлетворить твоё любопытство. Он знал о заговоре с самого начала, но не посвящал меня в подробности, даже не называл имена заговорщиков, давая измене вызреть. Потом он вознамерился их арестовать, не ожидая встретить серьёзного сопротивления. Мне он лишь сказал, что предателей шестеро и они намерены встретиться с седьмым. Те, кто остался в живых после ночной стычки, подтвердили, что нападавших было то ли шестеро, то ли семеро, но они изрядно потрепали швейцарцев. Девять убили, с полдюжины изувечили. Швейцарцы уложили двоих, а ещё двоих взяли в плен. Эти четыре головы ты и видел.

— А Мазуччо? — полюбопытствовал Франческо. — Неужели он не назвал тебе тех, кому удалось бежать?

Герцог неторопливо выбрал с блюда оливу.

— В этом-то и беда. Стервец мёртв. Его убили в ту ночь. Пусть он сгниёт в аду за своё ослиное упрямство. Ибо тайну заговора и имена предателей он унёс с собой в могилу. А впрочем, напрасно я так. Конечно, своим молчанием он навредил мне, но по натуре я человек добрый и помолюсь за него Богу. Пусть Он упокоит грешную душу Мазуччо.

Граф опустился на стул, надеясь, что испытанное им чувство облегчения никак внешне не проявилось.

— Но что-то Мазуччо после себя оставил.

— Практически ничего. Он никогда не раскрывал карт. Чёрт бы его побрал! Он прямо заявлял мне, что я не из тех, кто может хранить тайну. Можешь ты представить себе такую наглость? С принцами так говорить не принято. И он сообщил лишь о существовании заговора, цель которого — свергнуть меня с трона, пообещав захватить и заговорщиков, и человека, которого они приглашали занять моё место. Подумай только, Франческо! Какие чудовищные планы роятся в головах моих подданных! Они хотят свергнуть меня, едва ли не самого доброго правителя во всей Италии! Святой Боже!

— Но, если я тебя правильно понял, двух заговорщиков взяли живыми?

Герцог кивнул, ибо не мог ответить из-за набитого едой рта.

— И что выяснилось на суде?

— На суде? — Джан-Мария запил еду вином. — Никакого суда не было. Говорю тебе, их неблагодарность привела меня в такую ярость, что я даже забыл подвергнуть их пыткам. И как только их привели ко мне, я тут же велел отрубить им головы.

— Ты отправил этих людей на смерть? — Франческо встал, не сводя глаз с кузена. В его взгляде смешались удивление и злость. — Без суда отдал в руки палачу столь знатных дворян? Джан-Мария, ты, должно быть, обезумел, если смог так легко пролить благородную кровь.

Герцог вжался в кресло, но тоже начал закипать.

— Да с кем ты говоришь?

— С тираном, полагающим себя самым мягкосердечным правителем Италии, которому недостаёт мудрости осознать, что он собственными руками и поспешными действиями раскачивает свой трон. Ты не подумал, что можешь спровоцировать восстание? Ты совершил убийство! В Италии герцоги частенько прибегают к этому средству, но не столь откровенно, как это сделал ты!

— Бунта я не боюсь, — уверенно ответил Джан-Мария. — Командование охраной я передал Мартину Армштадту, и он нанял мне отряд из пятисот швейцарских ландскнехтов, ранее служивших Бальони в Перудже.

— Ты считаешь, что можешь быть спокоен за свою безопасность? — Франческо презрительно улыбнулся. — Доверить охрану трона иностранным наёмникам, которыми командует иностранец!

— Меня охраняют не только они, но и милосердие Божье, — последовал благочестивый ответ.

— Ха! — Франческо терпеть не мог лицемерия. — Завоюй доверие своих подданных. Постарайся, чтобы они стали твоей защитой.

— Ш-ш-ш! — прошептал герцог. — Ты богохульствуешь! Да разве не этому посвящаю я свою жизнь? Я живу ради моих людей. Но, клянусь душой, они требуют от меня слишком многого, когда просят умереть за них. И если я воздам по заслугам тем, кто покушался на мою жизнь, как воздал предателям, о которых ты говоришь, кто осудит меня? Уверяю тебя, Франческо, попади мне в руки двое сбежавших, я поступлю с ними точно так же. Клянусь богом, так и будет! Что же касается человека, которого они прочили мне на замену… — он смолк, но жестокая улыбка, искривившая губы, была красноречивее слов. — Интересно, кто бы это мог быть? Я дал обет: если небеса помогут мне разыскать его, целый год каждую субботу ставить свечу в Санта-Фоске и поститься перед всеми праздниками. Кто… кто он, Франческино?

— Откуда мне знать? — ушёл граф от прямого ответа.

— Тебе известно многое, дорогой Чекко. У тебя быстрый ум. В подобных делах ты как рыба в воде. Скажи, могли они обратиться к герцогу Валентино?

Франческо покачал головой.

— Если Чезаре Борджа пожелает захватить твоё герцогство, заговоры ему не понадобятся. Он придёт с армией, и ты почтёшь за благо передать ему корону.

— Боже и все святые, защитите меня! — ахнул Джан-Мария. — Ты говоришь так, будто его армия уже идёт на Баббьяно.

— Вот об этом давай и поговорим. Поверь мне, такое очень даже возможно. И прислушайся к моим словам, Джан-Мария! Я приехал из Л'Акуилы не для того, чтобы позавтракать с тобой. Эту неделю Фабрицио да Лоди и Фанфулла дельи Арчипрети провели у меня.

— У тебя? — маленькие глазки герцога совсем превратились в щёлочки. — Значит… у тебя? — он пожал плечами, развёл руки. — Фу! Видишь, в какую ошибку может впасть такой неискушённый человек, как я. Видишь ли, Франческо, обратив внимание на их отсутствие после той ночи, я было решил, что и они участвовали в заговоре, — и Джан-Мария потянулся к медовым сотам.