Любовь и картошка - [45]

Дальше они ехали молча. Каждый думал о своем.

Олег точно и ловко подал задом машину к магазину — он гордился этим своим умением,— они сгрузили картошку, крупную, чистую, отборную, знаменитую «партизанку». Затем Олег отогнал машину на специально выделенную для этого площадку рядом с базаром.

Сереже нравился обильный осенний шумный и веселый районный базар, очень похожий на гоголевскую «Сорочинскую ярмарку».

Была у них в школе такая особая игра. Ее придумала учительница русского языка и литературы Елена Петровна. Игра называлась «Останется ли это при полном коммунизме?».

Школьники часто спорили между собой: останутся ли при полном коммунизме колхозы? Это был сложный вопрос. Председатель колхоза Павел Михайлович Гавриленко, как это было всем известно, считал, что колхоз более совершенная форма хозяйствования, чем совхоз, чем завод. Он говорил, что колхозное хозяйство дает большой простор для инициативы людей, для их самодеятельности, для их непосредственного участия в решении всех без исключения производственных вопросов. Но он же на своем «факультативе» в школе рассказывал, что два советских исследователя, Абакумов и Галицкий, создали проект невиданной десятиэтажной теплицы — квадрата со сторонами семьдесят на семьдесят километров. Такая теплица давала бы в год несколько урожаев и могла бы прокормить 450 миллионов человек.

Если бы гигантская теплица по проекту Абакумова и Галицкого была сооружена, можно было бы на месте полей насадить леса и сады, создать приволье для диких животных, для птиц, а главное — полностью, до конца механизировать труд в сельском хозяйстве. Но стоимость этого проекта неописуемо велика — девять триллионов рублей.

А на уроке истории учительница Римма Филипповна говорила, что, по данным Организации Объединенных Наций, на земле каждый год тратится более 300 миллиардов долларов на вооружение.

Сережа с Олегом сразу же подсчитали, что на строительство одной гигантской теплицы нужно, чтоб все человечество в течение тридцати лет не производило оружия. Но в конце концов когда-нибудь прекратится же гонка вооружений. Не может ведь это вечно продолжаться.

Обсуждали: останутся ли бензиновые автомашины или будут только электромобили? Какой иностранный язык будут учить в школе при полном коммунизме?Они думали, что многое из того, что сейчас кажется и нужным и важным, просто отпадет, как отпадает струп с зажившей болячки.

Сережа понимал, что при полном коммунизме такого базара, как теперь, уже не будет. Хотя бы потому, что отомрут деньги. Но ему было жалко этой колхозной осенней ярмарки. И думалось, что базар, может быть, все-таки останется. Что крестьяне и тогда будут привозить излишки продуктов, выращенных ими на своих огородах. Только, может быть, будут отдавать эти излишки даром или станут ими меняться.

Наташа сняла с шеи голубенький, в тон глазам, шелковый шарфик, сложила его вдоль, и они с Олегом завязали Сереже глаза.

— Мало,— решил Олег.— Носовой платок есть?

— Есть,— ответила Наташа.

— Давай сюда. Вниз подложим. Так. Ничего не видно? Честно?

— Нет,— ответил Сережа.— Не видно.

— Что вы делаете с мальчиком? — возмутилась какая-то тетка из толпы зевак, внимательно наблюдавших за действиями Олега и Наташи.

— Научный эксперимент,— серьезно ответил Олег.

— Что он вам, кролик или собака? — попыталась вступиться тетка за Сережу, но Олег поднес палец к губам.

— Т-с-с... Он под гипнозом. Не разбудите... Теперь мы тебя покрутим,—- сказал он Сереже и несколько раз обернул его.— Пошли.

Олег и Наташа взяли Сережу под руки и повели его вдоль базарных рядов. Сережа остановился, втянул носом воздух:

— Укроп!

— Укроп всякий может узнать,— ответил Олег. Они пошли дальше.

— Грибы! Белые,— определил Сережа.— Морковка!.. Рыба!

— Какая? — быстро спросил Олег.

— Свежая! — нашелся Сережа.— Мясо! Говядина. Второй сорт.

— Что значит второй сорт? — возмутилась женщина, продававшая мясо.— Ты зачем мне покупателей отбиваешь?

— А тут вино продают,— сказал Сережа, проходя мимо мужика, обнявшего столб.

Сопровождавшие «экспериментаторов» зеваки поощрительно загалдели.

— Опять грибы!..

— А это? — спросила Наташа.

— Это... Это апельсины.

— Такой молодой! — сочувственно покачал головой продавец, маленький, смуглый, приехавший издалека человек. Он принял Сережу за слепого.— Ай-ай-ай! Возьми, девушка, для него апельсин. Бесплатно.

— Ай-ай-ай, — сказал в ответ Сережа и взял с прилавка апельсин.— Спасибо.

Придерживаемый с обеих сторон Наташей и Олегом, Сережа продолжал путь.

— Груши!.. Яблоки!..— Сережа чуть наклонился, принюхался.— Пепин шафранный.

— Ну черт! — удивился Олег.— Даже сорт определил. Все. Сдаюсь.

На столе лежали золотисто-желтые с румянцем яблоки.

— Факт — пепин шафранный,— торжествовал Сережа.

И сразу же растерянно поздоровался: — Здравствуйте! — А отойдя на несколько шагов, обернулся.

Пенни шафранный продавала теща кладовщика Слесаренко, высокая и худая, как жердь, баба Груша.

— Интересно,— недовольно сказал Олег.— С каких это пор на тополях яблоки растут?

— И ведь в первый раз уродил у нас пепин шафранный,— ответил Сережа.

— Где? — спросила Наташа.

— Понятно, где. В колхозном саду.