Любовь и картошка - [32]

— Да,— раздумчиво-рассеянно согласилась Анна Васильевна.— В институт...

— Мама, ну при чем здесь это? — с досадой возразила Наташа.— Куда мне в институт с моими тройками.

Генерал Кузнецов снова недовольно поморщился.

— Что же ты собираешься делать?

— Закончу школу, воспитательницей буду. В детском саду, — сказала Наташа, как о деле, совершенно решенном.

Алла Кондратьевна посмотрела на нее, как на несмышленыша.

— Когда вокруг НТР,— протянула она,— а по-простому говоря, научно-техническая революция, человек без диплома далеко не пойдет. Что ж, так и будешь всю жизнь детям сопли утирать?

Сережа подумал о том, что Алла Кондратьевна, меняя свои кофточки и жакеты, каждый раз наново прикрепляет синий ромбик — значок, который выдают вместе с дипломом. В селе такие значки, не без яда, называли «поплавками». Мол, всегда поможет выплыть. Она даже не скрывала, что в институт шла не за знаниями, а за дипломом.

— Виктор Матвеевич,— враждебно сказал Сережа,— не имел диплома. И всегда с малышней возился. А все село к нему за советом бегало.

— К учителю младших классов,— поддержал Сережу Григорий Иванович.

— Не к учителю,— отрезала Алла Кондратьевна.— К секретарю партбюро. — И уважительно пояснила генералу Кузнецову. — Большим авторитетом пользовался. И ведь я ему говорила: нечего в школе сидеть. При его образованности мог университет кончить. Заочно. Тогда б не в младших классах, а в институте мог бы работать. А там бы и диссертацию защитил.

— Алле Кондратьевна! — с ужасом сказала Анна Васильевна.— Я вас очень прошу!.. Не говорите о Викторе Матвеевиче. Какая диссертация?.. Ведь его же нет!

У Наташи на глазах показались слезы.

— Не нужен ему был ваш институт! — с гневом выпалила она. — И ваш диплом! Он стихи писал...

Матвей Петрович горько покивал головой:

— Стихи?.. Что ты понимаешь, Наташка... Писал он их ночами, мучался. Из-за них и университет бросил, жизнь поломал. Куда ни посылал — хоть бы раз напечатали...— Матвей Петрович глубоко, прерывисто вздохнул и вдруг сказал с той удивительной, пронизывающей сердце откровенностью, с какой говорят только люди, уже впереди ничего не ожидающие. — Так я боялся, что Витя пить начнет... Лучше б уж пил...

Он снова подошел к костру, присел на корточки, палочкой поворошил уголья и негромко, рассеянно спросил:

— Так какое число часы твои показывают, Наташа?

— Двадцать седьмое,— удивленно ответила Наташа.

— Это по-старому выходит четырнадцатое, воздвиженье. У нас на воздвиженье всегда дождь. Крутит у меня ногу. Не так мне ее сложили, видать... А в Залесье сегодня престол. Помяни мое слово, Кондратьевна,— обратился он к Алле Кондратьевне,— опять они на хоря сотню кур с фермы спишут. Вот интересно мне: который председатель у них меняется, а хорь один и тот же самый.

Сережа и Наташа переглянулись. В селе Бульбы любили рассказывать всякие небылицы о Залесье. А Виктор Матвеевич особенно охотно придумывал шуточные истории о Залесской школе. Ничто, наверное, не сближает так людей, как общие воспоминания.

Глава восьмая КЛАД

Существует особый вид фольклора. Ученые-фольклористы пренебрегают им. Обходят его в своих научных трудах. Это устные истории, которые начинаются словами «у нас в селе».

Много сел на украинском Полесье. И в любом вам непременно расскажут одну и ту же историю. Но при этом будут уверять, что произошло это у них, и назовут имена свидетелей происшествия. Упомянут и о том, что это было с дядей, или с кумом, или с соседом.

Сереже казалось, что теперь он понимает, почему такие истории передаются из села в село и почему всем хочется, чтобы это произошло у них. Он думал, что недавно сам присутствовал при зарождении такой истории.

В селе Бульбы в некоторых семьях, когда шла речь о дне рождения дочки или другом каком-нибудь семейном торжестве, иной раз можно было услышать:

— Отложим на три дня. Подождем «до доктора». Или, скажем, собирались резать подсвинка. И тут сохраняли ему жизнь «до доктора». Доктор, как об этом было всем известно, «уважал» свежину — запеченную в печи кровь с нарезанным кусочками мясом.

— Ты, Никитична, позычь мне леду из вашего холодильника,— просила соседка.— Я окрошку затеяла. Доктор будет.

Речь шла о главном враче больницы села Бульбы Александре Михайловиче Польском. Александр Михайлович — человек лет тридцати пяти, с большими очками, большим носом и большими пухлыми губами — на обед приходил в мундире морского офицера, с кортиком, в фуражке с высокой тульей, украшенной якорем и золотым шитьем.

Жил он в селе Бульбы шестой год, по сельским масштабам недавно, но знали его тут все от мала до велика. Это он настоял на том, чтоб при маленькой сельской больничке была построена еще и водолечебница со специальными душами, ванными, с отделением физиотерапии, где были и кварц, и УВЧ, и ионтофорез. В общем, не хуже, чем в столичной клинике.

С особенной признательностью относились к нему доярки. Даже на механизированной ферме много ручного труда для доярок. Вокруг коровы сплошная механизация: кормоподающие, навозоубирающие, поильные автоматы, доильные машины, а когда-нибудь, может, появятся и электронно-счетные. Но в центре всего этого живое существо — ее величество Корова. И прежде чем приступить к дойке ее величества, нужносделать массаж вымени и обмыть его, а после того, как машина выдоит корову, необходимо, как правило, еще додоить ее руками. И первотелок тоже раздаивают вручную. Труд это нелегкий. У некоторых доярок немеют пальцы, болят руки. И помогает в таких случаях только физиотерапия и водолечение. Кроме того, в селе, особенно у пожилых людей, было много простудных заболеваний. А электропроцедуры оказывали целительное действие.