Любовь и искусство - [2]

Венера и Адонис

Любовь взлетает в воздух, словно пламя,

Она стремится слиться с небесами! (10)

Мой милый, мне любовь легка, светла, —

Ужель тебе она так тяжела? (10)

Тебе не жаль

Смотреть, как женщину любовь сжигает? (11)

Туши пожар любви неодолимый

Чтоб уголь сердце не воспламенял.

Пределы морю есть, но нет – для страсти! (17)

А если бы я даже не могла

Ни видеть, ни внимать, ни трогать нежно,

То я бы в обаянии нашла

Возможность волю дать любви безбрежной…

Твой облик излучает аромат,

В нем как бы вновь огни любви горят. (18)

Сонеты

Своей могилой хочешь стать за что,

Любви своей в себе замкнувши круг? (129)

Так от смущенья забываю я

Любовный ритуал, для сердца милый,

И замолкает вдруг любовь моя,

Своею же подавленная силой. (150)

Но счастлив я: люблю я и любим

И от любви своей неотделим (152)

В тебе я вижу всех любимых мной, —

Ты – все они, и я – всегда с тобой. (158)

Тебя не спрятать ни в какой тайник,

Тебя хранить могу лишь в сердце я,

Где для тебя открыт во всякий миг

И вход и выход – воля в том твоя (177)

Любовное желание мое —

Вот ржущий конь мой, ярый, как огонь (180)

Взметнись, любовь, и снова запылай! (185).

Встань и всмотрись в лицо любви моей (231).

Лишь ты даешь моей душе движенье (244).

Любовь – незыблемый маяк,

Его не сотрясают ураганы;

Любовь – звезда; ее неясен знак,

Но указует путь чрез океаны (248).

Но ухитрился факел свой божок

Зажечь опять – от глаз моей любимой,

И для проверки сердце мне обжег (285).

Согреться может от любви вода,

Любви ж не охладить ей никогда (286).

Ромео и Джульетта (пер. А. Григорьева) [5]

Любовь… ведь это дым, который порожден

Парами вздохов. Если не стесняет

Его стремления преграда, ярко он

Огнем в очах двух любящих пылает.

А запертой, он – море, и питают

То море слезы любящих.(…)

Пойду, но не другими заниматься, —

Ее, любви моей, сияньем любоваться!(…)

Любовь, – то штука нежная? Она

Груба, свирепа, зла, колюча как репейник. (…)

Будь тьма твоя хоть мутное болото,

Из этой, с позволения сказать,

Любовной тины потащим тебя мы,

Хоть по уши завяз ты… (…)

Чтоб щедрой быть и вновь тебе отдать;

Но я – чего желаю, тем владею!

Во мне – как море безгранична щедрость

И глубока любовь: чем больше я

Даю тебе, тем больше я имею…

Любовь и щедрость – обе без конца. (…)

Любовь к любви

Бежит, как мальчики из школы, и лениво,

Как в школу мальчики, плетется от любви. (…)

На голубях любовь на легких ездит… (…)

О! дай любовь мне силу, —

И сила та одна меня спасет!

Оноре де Бальзак

Собрание сочинений в 24-х томах. М., 1960.

Уныние и печаль – самые красноречивые толкователи любви и передаются от одного страждущего к другому с невероятной быстротой. У страдальцев развито какое – то внутреннее зрение, они полно и верно читают мысли друг друга и одинаково воспринимают все впечатления (2; 139).

Любовь передается. Чувство кладет на все свою печать, оно летит через пространства. Письмо – это сама душа, эхо того, кто говорит, настолько точное, что люди тонкой души относят письма к самым ценным сокровищам души. Бессознательное чувство папаши Горио достигало высшей степени собачьей чуткости, и он почуял удивительную доброту, юношескую симпатию, сочувствие к нему, возникшие в душе студента (2; 376).

Взять хотя бы самое невежественное существо: стоит ему проявить подлинную, сильную любовь, оно сейчас же начинает излучать особый ток, который преображает его внешность, оживляет жесты, скрашивает голос (2; 390).

Ничего, – ответил он, вскидывая на нее глаза, в которых потух свет души и любовный пламень (4; 351).

Модеста так испугалась ясновидящего взгляда любви, что стала даже подражать старушечьей походке (5; 283).

…мать на всю жизнь сохраняет неразрывную связь со своим ребенком, чувствует как бы толчок от каждого его страдания и трепет от каждой радости, словно это – события ее собственной жизни. Если с физической точки зрения природа и создала в лице женщины как бы нейтральную почву для развития ребенка, то она не лишила ее способности в некоторых случаях вполне сливаться со своим созданием; когда материнство духовное сочетается с материнством физическим, мы видим то чудесное, скорее еще не объясненное, чем необъяснимое, явление, которое составляет сущность материнской любви (6; 387).

Дети так же хорошо угадывают во взгляде голод, как вы читаете в нем любовь… (8; 9 – 10).

Воспоминание о былых невзгодах и только что перенесенное оскорбление вызвало у нее нервную дрожь, которую мне удалось успокоить лишь с помощью магнетизма любви; действие его было мне незнакомо, но интуиция подсказала мне, что надо делать. Я обнял Анриетту за плечи и долго держал ее, крепко и нежно сжимая в объятиях… (8; 119).

Итак, среди обольщений английской роскоши я неожиданно узнал женщину, быть может, единственную в своем роде, опутавшую меня сетями любви, которую лишь разжигало мое суровое воздержание, любви, сверкавшей убийственной красотой, насыщенной особым магнетизмом… (8; 196).

Маска держала себя так, словно она была наедине с Люсьеном; для этой женщины не существовало ни десятитысячной толпы, ни душного, насыщенного пылью воздуха. Нет! Она пребывала под божественным сводом Любви, как мадонна Рафаэля под сенью своего золотого венца. Она не чувствовала толкотни, пламень ее взора, проникая сквозь отверстия маски, сливался со взором Люсьена, и, казалось, по ней пробегал трепет при каждом движении ее друга. Где источник того огня, что окружает сиянием влюбленную женщину, отмечая ее среди всех? Где источник той легкости сильфиды, казалось, опровергавшей законы тяготения? То не душа ли, воспаряющая ввысь? То не было ли счастье, обретающее зримые черты? (10; 21).