Любовь и голуби - [2]
Долин (кивнув на письмо). Живым или мертвым, но он тебя достанет.
Танов. Я умру в крещенские морозы. Я умру, когда трещат березы. (Хлопнув Долина по плечу.) До морозов еще далеко. Используем это время на расстрел типа, который сделал нам мат.
Долин. К вашим услугам.
Танов. На мокрые дела хожу в одиночку. Охо-хо. Разогнать бы ваш отдел к чертовой матери, собрать новый, и…
Долин. И?
Танов. Тебя назначить шефом. Ты бы такого не допустил. Кто уволился?
Долин. Я.
Пауза.
Танов. Тоже мне, любитель сенсаций. Чего молчал?
Долин (не сразу). Уволился.
Танов. Хорошее слово. Увольте – такова моя воля. У-хожу волею…
Долин. На волю.
Танов. Галлюцинируешь? Плохо дело.
Долин. Пойду к Сашке.
Танов. Уже договорились?
Долин. Ну что ты! Их главный от радости чуть кабинет не спалил. Сигарету мимо пепельницы сунул. Он ведь шахматист заядлый, а я для их компании – просто клад.
Танов. Плакало наше первенство. Знаешь, Андрей, если ты думаешь, что телевидение более живая работа, ты ошибаешься. В какой отдел?
Долин. Трепачей.
Танов. Как?
Долин. Диктором.
Танов. Мыло на шило?
Долин. Еще не знаю. Параллельно буду передачи кропать как внештатник, договорились.
Пауза.
У тебя уже книги пошли, Сашка скоро из замов в главные грозит прыгнуть, а что я? Сидеть в отделе информации можно и еще сто лет. Так уж лучше буду сидеть перед микрофоном, где и зарплата, и времени свободного поболее. По крайней мере, не носиться по области, а отработать положенное время и заниматься своим делом; не бояться, что завтра тебя сунут куда-нибудь к черту на рога узнавать, сколько эта гениальная несушка снесла за квартал яиц.
Пауза.
Танов. Тебе видней.
Долин. В редакции советовали не попадаться тебе на глаза.
Входит Байков, несет охапку сосновых веток.
Танов. К камикадзе отношусь с уважением.
Байков. Камикадзе это он?
Танов. Он. (Долину.) Старина, ты недооценил моей любви к острову, а посему кладу на тебя ярмо вечного должника.
Долин. Хватит и Вечного Жида.
Байков. Нет, почему? Сочетание может быть очень забавным.
Долин (взяв ведра). Черносотенцы, из чего вы хлебаете воду?
Танов. Идем.
Долин ушел.
Танов (Байкову). Шура, ветки в бочку.
Байков (перебирая ветки). Только не надо меня учить, как делают баню.
Танов. Не буду.
Байков. Не надо.
Танов. Не буду.
Байков. Оскорбительно. Поедешь?
Танов (кричит вслед Долину). Андрей! Направо! (Байкову.) А что делать?
Байков. Почему он уволился, знаешь?
Танов. Причина всегда есть, просто до поры до времени не колет глаза.
Байков. Про утку сказал?
Танов. Про несушку.
Люба. Понятно. Поехал на лесопромышленный, два дня протолкался в управлении, потом встретил какую-то шишку из Москвы. Три дня поил его коньяком, на объекты не успел. Видимо, на что-то рассчитывал. После просил у Соломатина продлить командировку, тот на дыбы. Скандал.
Танов. А шишка?
Байков. Ей коньяк нужен был, а не Андрей.
Танов. Теперь про утку.
Байков. Если бы Андрей не сказал, что у него хоть какой-то материал собран, Соломатин мог шлепнуть статью. Да так оно и будет.
Входит Люба.
Люба. Ну, где вода?
Танов (Байкову). Хорошо, потом. (Уходит за Долиным.)
Люба присела около Байкова.
Байков. Что, Любка?
Люба. Цё, Саска? (Подает ему на вилке кусочек мяса.) На, попробуй.
Байков (жует). У?!
Люба. Поджарка из свинины.
Байков. Эх-х. Простыни есть?
Люба. Опять тускуанские беседы?
Байков. Коран учит ценить и наслаждаться каждым мгновением в отпущенном тебе пространстве времени.
Люба. Ты больше доверяешь Корану, чем Библии.
Байков. Лапуня, я татарин. (Смеясь.) Правда, с дефектом. (Возвращает вилку.)
Люба. Ой, как интересно! С каким? Тебе не делали обрезание?
Байков. Все делали. Но если бы моя бабушка узнала, что я ем свинину, она бы меня прокляла.
Входят Долин и Танов. У каждого по полному ведру воды.
Люба. Наконец-то.
Байков. Ну-ка. (Пьет из ведра.)
Люба. Андрюша, бери воду, а вы занимайтесь своей баней.
Долин (Байкову). Работа, как я погляжу, у тебя спорится.
Байков. Иди, милый, ковыряй глазки.
Долин, Люба уходят.
Байков. Так вот, наш мальчик растерялся, позвонил мне на студию, мы встретились, он мне все выложил и спросил, как тебя найти. По собственному желанию он сможет уйти, если найдет себе замену.
Входит Долин. Байков и Танов его не замечают.
Танов. Меня?
Байков. Да. И если действительно хоть какой-то материал собран. Тебя я помог найти, но твой приезд для него – смерть. Ведь ничего нет и быть не может. Сказать все сам он не мог. Пока плыли на катере, упросил меня.
Пауза.
Долин (Танову). Я могу вернуться.
Танов. Куда?
Долин. Что, ты не понимаешь?
Байков. Андрей, спокойно.
Пауза.
Танов (встал). Пора топить.
Входит Люба.
Люба. Хватить слоняться. Успеете, наговоритесь.
Байков. Уже идем.
Байков, Танов уходят.
Люба. Андрюша, ты куда сбежал?
Долин молчит.
Что с тобой? (Посмотрела вслед ушедшим.) Что с тобой? (Гладит Долина по щеке.) Что?
Долин. Нормально.
Люба (шепотом). Скажи мне. А? (Целует Долина.) А?
Долин (удивлен). Любаша…
Люба (снова целует). А?
Долин. Не надо.
Люба (делово). Помоги мне. (Уходит.)
Долин, постояв, идет за ней.
Эпизод второй
У костра сидят: Танов, Долин, Байков. Люба чуть в стороне в кресле. Ночь. Звездное небо. Все молчат. Пауза возникла во время неприятного и нелегкого для всех разговора. Долин сидит, низко опустив голову.
Герои пьесы — пожилые люди, которые ни с того ни с сего перетасовывают свои семьи. Подобно кадрили, где танцующие меняются партнерами. Как и в знаменитой комедии Гуркина «Любовь и голуби», эта смешная история происходит в маленьком поселке, где жизнь протекает по своим законам, а любовь остается неизменной.
В глухой деревне живут, каждая со своей семьей, три сестры. Их быт прочно переплетен меж собой и наполнен простыми и светлыми событиями. Ужас начавшейся войны меркнет в их чистых и уверенных в собственном счастье сердцах. Но далекие бои за Отчизну отзовутся в их судьбах не только потерей близких, но и поставят одну из сестер перед выбором в любовном треугольнике.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.