Любовь и французы - [69]

Большой любовный альманах 1657 года предлагал якобы безотказный способ победить холодность или равнодушие belle: «Если она очень молода, возьмите две дюжины скрипачей, несколько индеек и зеленую фасоль (это блюдо тогда высоко ценилось), красивые костюмы и конфеты. Это лекарство должно употреблять в приятной обстановке, в ясную погоду, в хорошей компании». Альманах предусмотрительно добавляет рецепт для бедных любовников, не требующий таких больших затрат: «Возьмите несколько страстных сонетов, пять или шесть коротких мадригалов, столько же песен; будьте уверены, одна-две дозы смягчат сердце колеблющейся дамы. Если это снадобье не производит желаемого эффекта, следует прибегнуть к элегиям, нежным сожалениям и другим сильнодействующим средствам, которые, однако, должно применять только in extremis[153]».

«Если бы не дамы, дуэли и балеты, жизнь бы не стоила того, чтобы жить»,— вздыхал придворный поэт семнадцатого века. Бюсси-Рабютен описывает «великолепный день, когда мы утром дрались на дуэли, а ночью танцевали в балете с дамами... Что до моей новой возлюбленной, то невозможно представить, насколько после этого я вырос в ее глазах. Женщины восхищаются проявлениями отваги».

Во время придворных балетов и среди bourgeois — на публичных балах, завязывалось множество амурных интрижек. Публичные балы не всегда одобрялись моралистами. Курваль-Соннэ в одной из своих сатир замечал, что «есть люди, которые ходят на эти балы, чтобы потанцевать, но кое-кто преследует и другие цели. Один ищет жену, другой — любовницу, один целует женщину в грудь, другой щиплет ее за ягодицы». В том, что парижская дама сама выбирала себе партнера, не было ничего из ряда вон выходящего. К тому времени столица представляла собой очень веселый город, но Пьер л’Этуаль явно сгущал краски, когда писал: «Наш город приобрел ныне столь дурную репутацию, что можно серьезно опасаться за целомудрие каждой гостившей в нем какое-то время девушки или дамы».

Теперь у любовников было больше мест для встреч: к примеру, модные promenades[154], как Кур-ла-Рен, созданный по инициативе Марии Медичи, который тянулся от мыльной фабрики (ныне — Пляс-д’Альма) до садов Тюильри, с его четырьмя рядами тополей и разворотом, достаточно широким, чтобы вместить сотню карет, в которых элегантные дамы щеголяли новыми toilettes[155]. Маски защищали от нескромных взглядов лица застенчивых девиц; Precieuses называли Кур-ла-Рен «империей любовных подмигиваний». Галантные всадники сопровождали кареты; завязывались тысячи интриг; предприимчивые продавцы сластей ловко шныряли между копытами лошадей и покачивавшимися на ходу каретами, передавая из одного экипажа в другой любовные записочки... в Париже это было одно из самых приятных мест для прогулок^{132}.

Излюбленным местом встреч для влюбленных, не имевших собственного выезда, были сады Тюильри. В Mercure Galant[156] всегда было полно пикантных описаний происходивших в Тюильри любовных интрижек; пасквилянтов-репортеров этого издания рьяно преследовала полиция, их препровождали в Бастилию, но журналисты не позволяли себе слишком часто попадаться в лапы служителям Фемиды. Однажды подозрение блюстителей закона пало на маленького, коренастого, безобразного человека с короткой шеей и большой головой, который изо дня в день сиживал на одной и той же скамейке в садах Тюильри, вслушиваясь в то, что говорят вокруг него, и наблюдая за прохожими, но в конце концов выяснилось, что это всего-навсего безобидный холостяк, занимавший в старом доме на пристани скромную комнатку на верхнем этаже,— Жан де Лабрюйер, оставивший потомкам целую галерею точных литературных портретов-наблюдений своих современников в своих ставших классикой Les Caracteres[157].

Похоже, Лабрюйера так и не полюбила ни одна женщина, но это обстоятельство не сделало его желчным. Он влюбился в мадам де Буаландри (одну из любовниц аббата Шолье); она, вероятно, послужила для него прообразом Артенисы — женщины, многие стороны превосходного характера которой одновременно «занимали и удивляли»,— идеальной подруги, чья дружба способна была перерасти в нечто большее,— живой, скромной, искренней и лишенной суетности, способной на глубокие чувства.

Булонский лес по-прежнему оставался местом диким и отдаленным, но даже знатные дамы время от времени отправлялись туда, чтобы вступить в один из тех недолговечных союзов, которые так и именовались: «свадьба в Булонском лесу».

Когда стараниями Ришелье со сцены были изгнаны непристойные гримасы и выражения, дамы стали ездить в театр, где они аплодировали пьесам величайших драматургов Франции. За всю историю страны их было три: возвышенный Корнель, язвительный Мольер и страстный, поэтичный Расин. В 1680 году был основан театр «Комеди Франсез». Опера же, благодаря Люлли^{133}, открыла свои двери за одиннадцать лет до этого события.

В семнадцатом столетии появились три новых типа любовниц и любовников: mignonne[158], или содержанка^{134}, скептически настроенный распутник, появившийся к середине века, и галантные abbes[159], которые, спрятав свои тонзуры под сильно напудренные парики, с утонченной фривольностью увивались за знаменитыми красавицами того времени.