Любовь и французы - [137]

Молодые люди живут в своей среде и лишены какого бы то ни было общения с добродетельными женщинами. Существует также небольшое количество grandes passions[287]. Меня уверяли, что каждый год после торжественной воскресной мессы одна-две молодые женщины бывают похищены, а их любовники жертвуют всем ради того, чтобы уехать с ними и поселиться вдали от родины — обычно в Париже. Как правило, подруги коммерсантов чрезвычайно соблазнительны. Они приходят из Верхних Пиренеев, чтобы стать в городе служанками или модистками. Многие связи длятся до конца жизни. Однако эти женщины совершенно необразованны, и с ними чрезвычайно скучно беседовать».

Fin de Siecle [288]

Когда парижанин девяностых годов встречал на бульваре приятеля, то сразу же после слов: «Как дела, дружище?» следовал вопрос: «А как женщины?» Мужчины оставались неисправимыми до конца жизни, и священнику не всегда было легко отпускать им грехи. «Ну как, раскаиваетесь вы в своих прегрешениях?» — должно быть, спрашивал их святой отец, и девять из десяти, лежа на смертном одре, отвечали: «О, месье кюре, если я о чем и сожалею... се sont les femmes[289]... вы не знаете, месье кюре... но любовь — лучшее, что есть в жизни!» Некоторые из них соглашались с тем, что любили женщин немного больше, чем следовало, но в их чувствах было больше эротической одержимости, чем любви. Истинной любви было мало в этом материалистическом столетии, в котором погоду делали эксплуатировавшие женщин и презиравшие своих любовниц мужчины. «Моя эпоха добродетельна? — писала в своих Мемуарах Иветта Гильбер.— Будь это так, я была бы в трудном положении! Ни один из моих слушателей ни разу не узнал бы себя в стариках из общества, неверных женщинах, замученных девушках, сводниках всякого рода, продажных дельцах, «друге», пожимающем руку человеку, у которого он украл деньги и жену, преступниках, жителях трущоб, судьях, адвокатах и государственных служащих!.. А любовь... их способ любить и разлюблять, то, как они бросают друг друга, страдания, аборты... Моя эпоха добродетельна? Mais j’etais frite, vous dis-je[290]».

Эрот был стар и измотан поисками искусственных ощущений, доставляемых морфием и гашишем. В двадцать лет старик, уставший и пресыщенный, на своей постели из увядших роз, говоря словами Мориса Доннейя:

Я — Эрос, в двадцать лет — без сил,

Стар и разбит,

На розах высохших почил,

Мне не поднять усталых крыл.

Часть шестая. Двадцатый век: упадок и возрождение любви

Люди, как и прежде, совершенно невообразимые невежды в любви.

Пьер Бонарди

Глава 1. «Славное время» до 1914 года

«Мы должны быть признательны человеку за то, что он сотворил из любви,— писал Клод Ане.— Природа завещала ее нам в виде акта чисто физиологического, животного. Но мы развили ее до такого богатства и сложности, что в крайнем случае из любви возникнет все — цивилизация, мысль, искусство».^{253} («Наша цивилизация стала афродизиаком»,— бросил более реалистичный Бергсон.)

Была ли любовь в начале двадцатого века действительно столь разнообразной и великолепной? Фактически период до первой мировой войны, в том, что касалось общества и любви, представлял собой продолжение девятнадцатого столетия с его культом женщины как «объекта» и поклонением куртизанке и эротизму».

Подобно многим своим предшественникам девятнадцатого века, месье Ане по-прежнему видел в любви поединок мужчины и женщины. «Есть ли более волнующая, более великолепная игра в мире? Тебя встречает противница, которую ты готов полюбить, сопротивляться ей и желать ее одновременно... что за редкостное ощущение!» Язык у Ане, несмотря на его презрение к своим средневековым предкам, такой же примитивный и воинственный. Его «искусство любви», тем не менее, значительно отличается от теории «неполного обладания», которой придерживались средневековые поэты. «Что за чудесный момент,— восклицает он,— когда ты впервые раздеваешь женщину, которая долго не соглашалась уступить! Но,— предупреждает он читателей,— никогда не раздевайте женщину, если она не хочет показывать вам своей наготы. В девяти случаях из десяти этот вид скромности происходит от чувства неполноценности. Увы, много ли найдется женщин, способных обойтись без корсета?^{254}

Они знают о своих недостатках. Они заботятся о том, чтобы их не видели обнаженными. Это наивысшее испытание для женщины, и лишь немногие способны его выдержать! Когда она раздета, то, как правило, старается лежать, закинув руки за голову; преимущество этой позы в том, что она позволяет приподнять груди, тогда их кончики, как им и положено, обращены вверх.

Вы можете потерять сон и аппетит от любви к женщине, но пока вы не овладеете ею, вы не знаете ничего о счастье или разочаровании, которое она способна вам подарить. Вас никто не может заранее предостеречь. Никакой опыт, приобретенный до этого, не может каким бы то ни было образом пригодиться. Вы каждый раз встречаетесь с неизвестностью. Наука может идти вперед семимильными шагами и переводить на язык математических формул законы сексуальной привлекательности; но даже это не поможет ученым достичь большего прогресса, чем сейчас, поскольку в этом специфическом вопросе решающим является только физическое, плотское испытание.