Любовь и французы - [126]

Затем Бальзак переходит к практическим брачным советам, предполагая, что женщина пребывает в полном неведении (мы видели, как заботливо родители оберегали дочерей от любых знаний из области любовных отношений) и что мужчина, на котором лежит ответственность за ее сексуальное воспитание, должен сформировать ее, как Пандору^{233}, но для этого муж обязан в совершенстве владеть своими чувствами и не забывать изучать каждый трепет тела партнерши — «музыкального инструмента», такого нежного и хрупкого. Он должен учиться вызывать ответное чувство. Брак никогда не должен быть насилием. Гений мужа состоит в том, чтобы улавливать различные оттенки возбуждаемого им наслаждения, развивать их и давать им оригинальное выражение.

Это искусство — разврат, подчеркивает он, если применяется двумя не любящими друг друга людьми, но ласки, к которым побуждает людей истинная любовь, никогда не бывают похотливыми. Честь мужа, равно как и его собственные интересы, побуждает его никогда не прибегать для получения собственного удовольствия к тем способам, к которым он не имеет таланта вызвать желание у жены.

У каждой ночи должно быть свое особое меню наслаждений. В браке необходимо постоянно остерегаться всепожирающего чудища, именуемого силой привычки. Обращайтесь с вашей супругой так, как обращались бы с министром, от которого зависит исполнение ваших самых заветных честолюбивых надежд.

Опасаясь, возможно, что его благоразумные советы, приобретающие заметное сходство с проповедью, нагонят зевоту на современников, Бальзак берет тон менее нравоучительный. «Средний брачный возраст мужчины в наши дни,— пишет он,— тридцать лет. Но возраст самых неистовых желаний и страстей — двадцать лет. Это значит, что в течение десяти самых восхитительных лет своей жизни, когда мужчину возбуждают его юность и пылкость, он не может утолить расшатывающую все его существо страстную жажду любви. Этот период составляет шестую часть каждой человеческой жизни. Таким образом, мы должны признать тот факт, что, по крайней мере, одна шестая часть нашего мужского населения, и при этом наиболее энергичная, постоянно пребывает в напряженном состоянии и представляет собой общественную опасность».

Ознакомив читателя с перечнем впечатляющих данных статистики, Бальзак объявляет о существовании колеблющегося множества приблизительно в 150 тысяч незаконных страстей в год. Из этого он делал вывод о том, что опасно вводить «подходящих» холостяков в дом, который надлежит ограждать от любовников.

Откажитесь от всяких диванов, соф и прочих подобных предметов мебели. В них таится погибель. «Я никогда не мог без страха глядеть на них — мне всегда казалось, что это дьявол стоит здесь, с его рогами и раздвоенными копытами». (Уже Наполеон Бонапарт заметил: «Адюльтер — это работа канапе».)

Чуланы всякого рода должны быть заколочены досками. Берегитесь драпировок вокруг постели. Свадьба Фигаро предостережет вас от того, чтобы устраивать комнату вашей супруги на первом этаже. Помните, все холостяки похожи на Керубино. Камины должны быть снабжены решетками, чтобы перекрыть все возможные выходы, даже если вам придется снимать их каждый раз, когда нужно будет почистить трубу. Что касается кровати — это предмет, о котором следует проявить тщательную заботу. Ни в коем случае не занавешивайте постель тяжелыми драпировками — выбирайте только прозрачные и легкие. Бонапарт, проявлявший в делах такого рода вопиющую вульгарность, утверждал, что как только муж и жена обменялись «своими душами и своим потом», ничто — даже болезнь — не должно их разделять. Бальзак согласен с императором в том, что постель, составленная из двух отдельных кроватей,— угроза для супружеского счастья и что использовать ее позволительно только парам, прожившим вместе не менее двадцати лет и к тому же страдающим от катара. Он слышал о людях, у которых две кровати, составлявшие супружеское ложе, были снабжены колесиками, что позволяло супругам, когда они ссорились, отодвигаться друг от друга, но сам он такую систему не рекомендует. Первобытные люди, размышлял писатель, обладали преимуществом перед своими цивилизованными потомками: они занимались любовью там, где хотели, в местах восхитительно поэтичных — поросших мхом оврагах, лесистых долинах... редко — в глубине своих некомфортабельных пещер. Современный человек выдумал смехотворное понятие о любви в строго определенное время. «Монашескому уставу оказалась подчиненной капризнейшая в мире вещь, непостояннейшее из чувств, основанное на внезапных озарениях, очарование которого заключено в непредсказуемых порывах! Так можно подавить все, что есть благородного и непосредственного в человеческих отношениях».

Любовь и социализм

В сороковых годах любовь стала революционной. Vesuviennes в шлемах составили конституцию, включавшую в себя пункты о наказании неверных мужей^{234}, об обязанности вступления в брак для всех женщин, достигших двадцати одного года, и мужчин, достигших двадцати шести лет, а также участия мужей в домашнем труде; этот необычный проект с треском провалился. Всего одиннадцать женщин нашли в себе смелость подписаться под ним, и ни один мужчина не откликнулся на красноречивый призыв социалиста и бывшего депутата Каде, выразившего возмущение «тиранией, неблагодарностью и несправедливостью, которые обрекают на бедность, непосильный труд и невежество больше половины французских женщин». На заседаниях Женского клуба, организованного примерно в то же время, сторонников его идей бывало меньше, чем критиков. На состоявшемся в ноябре 1848 года банкете прозвучал сердечный тост за «братство мужчин и женщин», но, как правило, над подобными теориями посмеивались. Республиканские идеи приносили свои плоды — но только в обществе; они не смогли пошатнуть патриархальную основу, на которой веками строились отношения в семье. Однако все больше и больше писателей и мыслителей размышляли над проблемами человеческих отношений, которых Революция так и не разрешила. Их исследования показали, что женщины, несомненно, принадлежат к числу эксплуатируемых, и социальные философы принялись спорить по поводу их роли и предназначения в обществе и в жизни.