Любовь и французы - [105]

На жалобы графини по поводу его «амбиций» он ответил: «Будь я молод, богат, красив, будь в моей власти дать Вам все, что делает женщину счастливой в ее собственных глазах и во мнении света, у нас давно бы уже была одна судьба и одна фамилия. Но возмещением моей бедности и моему возрасту могут служить лишь немного уважения и чести... Простите меня, дорогая, и будьте благосклонны ко мне».

В завуалированных словах он скромно намекает на целомудренность их отношений: «О чем я более всего могу сожалеть, так это о том, что оставался благоразумным до последнего момента, тогда как один миг неблагоразумия мог бы стать для нас источником сладчайшего утешения; не будем слишком много думать об этом, так как это может вызвать во мне ненависть к добродетели».

И хотя это вышло из моды, в своих письмах они позволяли себе быть сентиментальными. Однажды графиня попросила возлюбленного прислать ей прядь его волос. Шевалье откликнулся на ее просьбу, несмотря на то что, похоже, волос у него было не слишком много: «Вот, моя дорогая супруга, те пряди, которые Вы у меня просили как символ сладчайших и прочнейших уз. Оставшиеся прибудут к Вам немного побелевшими от старости, но Вы их не оттолкнете; придет время, и они сплетутся с Вашими прекрасными белокурыми косами, и моя голова будет украшена Вашими волосами, как засохшее дерево — плющом. Меня мало заботит, молод я или стар, пока я могу жить с Вами... прощайте, я люблю Вас как отец, как ребенок, как безумец».

Благодаря подробной переписке между шевалье и графиней мы получаем возможность присутствовать на свадьбе восемнадцатого столетия, хотя и заранее во всем продуманной, однако столь непохожей на многие другие — ведь задолго до нее жених и невеста встречались и любили друг друга, а их матери действительно заботились о счастье своих детей.

Конечно, даже и в этом счастливом случае не обошлось без трудностей особого рода — ввиду издержек в сексуальном просвещении, которое было не столько несовершенным, сколько сознательно сдерживалось, так что несмотря на всеобщее падение нравов[219] молодые люди (как юноши, так и девушки) получали целомудренное воспитание, вступая в брак практически неподготовленными.

Графиня де Сабран сама бывала в высшем свете и даже представила своего зятя в Версальском дворце, но, как мы знаем, всегда с радостью уезжала в деревню. Итак, представьте себе: наконец-то готов брачный контракт ее дочери Дельфины, после того как графиня два года обсуждала его статьи с отцом жениха! А теперь я намерена отойти в сторону и предоставить слово самой графине, однако должна буду прерывать ее время от времени, поскольку некоторые частные подробности читателям двадцатого столетия будут не так интересны, как адресату, получавшему эти письма в восемнадцатом веке.

20 июля 1787. «Завтра будет подписан брачный контракт. Сегодня его зачитывали, и Ваша бедная вдова стала беднее на 200 тысяч фунтов, которые она чрезвычайно охотно вручила своему чаду. Дельфина будет жить со мной, и ни она, ни ее муж меня не оставят, пока не устанут от меня. Доход в 34 тысячи фунтов, который должен был иметь малыш Кюстин (зять графини), уменьшился до 28 тысяч из-за множества долгов, оплату которых возложил на него отец, и из-за кредита, который он, чтобы оплатить свадебные расходы, должен был увеличить».

21 июля. «Знаете, что я сделала, пока в Версале подписывали брачный контракт? Я устроила с детьми пикник в Медон-ском парке, на лужайке возле маленького родничка, где такая восхитительно холодная вода. Мы весь день гуляли, болтали и смеялись...»

30 июля. «Завтра — великий день, когда решится участь моей бедной маленькой Дельфины. У меня есть все основания полагать, что она обретет счастье, если человек вообще может на него рассчитывать, но когда я думаю обо всех составляющих счастья, о том, как трудно собрать их воедино, о множестве обстоятельств, способных нарушить эту прекрасную гармонию... Не могу думать об этом без трепета!» (К счастью, она не могла предвидеть будущее; она не могла видеть свою Дельфину навещающей мужа в тюрьмах Революции; она не могла видеть грозные очертания гильотины...)

31 июля. «День свадьбы моей дочери. Я ожидала своего маленького зятя вместе с его отцом и сестрой к восьми утра. С пяти часов я уже была на ногах, и все было готово, чтобы принять их как подобает. Наконец они приехали, но какие унылые! Только подумайте: им пришлось заночевать вместо Суассона в Вилле-Котре и встать в три часа утра, чтобы приехать вовремя, потому что вчера, когда они собирались выехать из Парижа, у бедного юноши так ужасно разболелся зуб, что они решили его вырвать. Послали за Сайёлем, но тот уехал в деревню, другой дантист тоже оказался в отъезде, наконец застали Каталана, который вырвал больной зуб вместе с кусочком челюстной кости. Какое горе, какое разочарование, какая боль — не говоря уже о раздувшейся щеке, из-за которой бедняга действительно выглядел уродом! Итак, они прибыли, жалкие и подавленные, в то время как я ожидала увидеть их всех такими веселыми! Когда взору моему предстало столь печальное зрелище, у меня вытянулось лицо. Я предложила им позавтракать, но всё, чего они желали,— это выспаться, поэтому ушли отдыхать в отведенные им комнаты, а я поднялась к себе, чтобы оправиться от этого неприятного сюрприза. Все последние дни моя бедняжка Дельфина была очень встревожена и так напугана, что не могла унять дрожь. Накануне ей пришлось всю ночь оставаться со мной в постели, чтобы я могла согревать ее, и мы обе не сомкнули глаз. Не давая дочери слишком подробных наставлений, касавшихся ее будущего, в которое она вот-вот должна была вступить, я постаралась достаточно просветить ее, чтобы предотвратить резкое потрясение, неминуемое в случае, когда девушка вступает в брак, не имея понятия об интимной стороне жизни. В результате беспокойство и смущение бедняжки удвоились, а новость о прибытии жениха совершенно выбила ее из колеи.