Любовь и другие мысленные эксперименты - [55]

— Но я же сама была с ней незнакома, — возражала Рейчел. — Как я могла познакомить вас?

— Ваши методы для меня загадка, — разводил руками Хэл. — Я вообще считаю, то, что женщины сходятся, само по себе чудо. В общем, я, конечно, не виноват, но лучше бы мы с ней вообще не знакомились.

Рейчел не понимала, как можно просто взять и вычеркнуть из жизни отношения, будто их никогда не существовало. Элиза была ее частью, как бы больно ни было осознавать это вскоре после разрыва. За то время, что они провели вместе, Хэл успел перезнакомиться со множеством парней, и последний — тот, что Рейчел понравился, — явно вот-вот собирался навострить лыжи.

— Ну разумеется, я о них не жалею, — говорил Хэл. — Но я-то не был влюблен.

Дверь КПП снова открылась, выпуская Рейчел обратно, и ворота поехали вверх. Она поблагодарила охрану и направилась к стеклянному приемному покою, пристроенному к больничному корпусу, когда стартовали коммерческие полеты в космос и центр стали хорошо финансировать. Между приземистых зданий тянулись залитые солнечным светом широкие полосы травы и асфальта. Было жарко, стрекотали кузнечики. Правильно она решила надеть летнее платье, и не важно, что стоял только апрель и ткань просвечивала при ярком дневном свете. Рейчел взглянула на запястье. Почти одиннадцать. Она зашагала быстрее и вскоре толкнула входную дверь.

Администратор, женщина за шестьдесят с волосами, стянутыми в массивный узел на затылке, предложила ей посидеть и подождать, пока кто-нибудь проводит ее к доктору Кросби. Пришлось напомнить, что вчера вечером ей велели встретиться с сыном «первым делом, как только он проснется». Женщина многозначительно покосилась на часы на панели управления, узел волос на затылке накренился.

— Мы вам сообщим, как только доктор Кросби освободится.

Рейчел присела на скамейку вроде тех, что обычно стоят в аэропорту, и стала разглядывать сад сквозь стеклянную стену атриума. Неужели так уж необходимо проконсультироваться с врачом, прежде чем встречаться с собственным сыном? Когда она приезжала сюда раньше, ничего подобного не требовалось, а Рейчел знала, что в подобных ситуациях нужно проявлять настойчивость, иначе часами будешь ждать у моря погоды, да, возможно, так и не дождешься.

Это Элиза научила ее бороться с больничными порядками и выбивать у системы то, что хочешь, или, по крайней мере, то, что тебе необходимо. В последние месяцы их отношений Рейчел нездоровилось, Элиза ходила с ней по врачам, а заодно провела краткий курс по поведению в больницах для пациентов и посетителей.

— Каждое отделение здесь, помимо тебя, должно еще взаимодействовать с другими, и временами это довольно запутанный процесс, — объясняла она, когда Рейчел впервые положили в стационар. — Есть основная стойка администрации, а в каждом отделении еще и своя стойка, рангом пониже. Медсестры и санитары — это, считай, просто обслуга, чья задача — доставить тебя в палату. Каждый анализ, который назначает тебе лечащий врач, должен получить одобрение сверху, каждое лекарство, которое тебе вводят, подлежит строгому учету. И все это время менеджеры подсчитывают затраты, прикидывают выгоды и ставят галочки. Это грандиозный спектакль, и на сцене находишься ты, а не хирурги, специалисты и долбаный министр здравоохранения. Ты!

Пока Элиза еще оставалась частью ее жизни, эта речь вдохновляла Рейчел задавать вопросы и требовать помощи, когда у ее постели собирался консилиум неврологов или когда медсестра заходила к ней перед сном. Но после того как Элиза забрала из квартиры в Харинги свои вещи и книги, Рейчел подрастеряла решительность, и в следующий раз, оказавшись в больнице, все больше молчала, из-за чего лечение ее постоянно откладывалось. Может, просто была в шоке. А может, окончание отношений подорвало в ее глазах Элизин авторитет. Как бы там ни было, Рейчел не скоро удалось вернуть уверенность в себе и увеличить свои шансы на победу над болезнью. Она пережила лечение. Пережила уход Элизы. Она показала им всем. Но в итоге это ей, а не Элизе, приходилось в ожидании непонятно чего сидеть на скамейке в военном госпитале в то время, как она была нужна своему сыну. Элизе такого испытывать не доводилось и никогда не доведется. Насколько Рейчел знала, детей у той не было.

В полдень пришел мужчина в камуфляжной форме и спросил, не хочет ли она перекусить. Ей принесли поднос с уложенными в меламиновый контейнер макаронами с сыром и стаканом воды. Напрашивался вывод, что в столовой для персонала ее видеть не хотели. Может, потому, что в помещениях для своих здешние служащие становились поживее? Впрочем, ее представления об армейской дружбе основывались на фильмах, которые она смотрела в детстве. Поев, Рейчел задремала на скамейке. Ей приснилось, будто она делает педикюр у мастера-робота, а когда процедура заканчивается, не может отличить свои ноги от чужих. Твои — это те, что крепятся к твоему телу, напомнила она себе, однако все равно не могла определить их среди вереницы отпедикюренных ступней — она их просто не чувствовала. Вздрогнув, Рейчел проснулась и осознала, что прошло уже несколько часов. Все тело у нее затекло.