Любовь и чума - [47]

— Заставьте замолчать эту несносную болтунью! Мне наскучило слушать вздор, — проговорил спокойно Заккариас.

Слуга вздрогнул и судорожно зарыдал.

XIV. Как Мануил Комнин был провозглашен императором

Заккариас снова расположился на подушках и занялся львом, который начал зевать во всю свою громадную пасть.

Кризанхир воспользовался наступившей паузой, чтобы приблизиться к Зое и шепнуть ей:

— Не противоречьте цезарю.

Гречанка вздрогнула и, заметив луч жалости и сострадания в глазах Кризанхира, крепко ухватилась за его грубую руку.

— Спасите меня, неужели же вы допустите пытки женщины, которую вы любили и на которой хотели жениться? — прошептали чуть слышно ее побелевшие губы.

Смущенный аколут постарался сохранить свой невозмутимый вид.

— Зоя, вы были неблагодарны и прогневали нашего общего повелителя, — сказал он строгим голосом.

— Но в Венеции нет же цезаря, — проговорила она с тоской, видя себя совершенно оставленной. — Вы ведь не робели бы перед турками или норманнами, отчего ж вы испытываете страх перед Мануилом? Если вы любите меня искренне, то это должно придать вам еще больше смелости и решимости… Вы можете повлиять на вашего товарища и просьбами, и угрозами, потому что держите в руках его жизнь.

Кризанхир, тронутый отчаянием молодой девушки, опустил голову.

— Вы опасная сирена, Зоя, — ответил он скрепя сердце. — Но не ждите, чтобы я поддался в данных обстоятельствах вашему обаянию… Если вы боитесь смерти, то пусть защитит вас монсиньор Сиани.

Зоя поняла, какой горький упрек скрывался под его насмешливыми словами.

— Я боюсь пытки, но не смерти, — возразила она. — Зачем говорите вы мне о Валериано, которого я хочу забыть?.. Вы еще желаете видеть меня своей женой?.. Я, может быть, кажусь вам теперь безобразной?.. Но знайте, что я готова повиноваться отцу, чтобы заглушить скорее безнадежную любовь, которая вызвала ваше презрение ко мне!

Начальник варягов начал колебаться под влиянием этих слов, произнесенных прерывающимся голосом. Он взглянул на Заккариаса, но тот притворился, что не замечает отчаянной попытки Зои.

— То есть вы соглашаетесь быть моей женой, между тем как сердце ваше всегда будет принадлежать венецианцу? — спросил Кризанхир с волнением.

— Нет, синьор, нет, — ответила она, во весь голос. — Я буду любить того, кто спасет меня от позорной казни.

— Непокорные дочери редко бывают хорошими женами, — вмешался Заккариас. — Не забудь, мой верный аколут, что она погубила отца своей безумною любовью. Никетас поступил бы с ней так же строго, как и я.

Слуга зашатался и прислонился к стене, чтобы не упасть.

Кризанхир не мог больше противиться умоляющим взглядам Зои. Ему казалось, что какая-то невидимая сила тянет его к ней, что эта девушка озаряет всю залу неземным сиянием и что вокруг него настанет вечный мрак, если она исчезнет. Кризанхир, вероятно, переценил свои силы, когда сказал, что не поддастся ее обаянию. При мысли, что одно слово Заккариаса может сделать его обладателем этой чудной красоты, им овладело невыразимо сладостное чувство.

— Повелитель, — начал он, обратившись с самым покорным видом к Заккариасу. — Не простите ли вы эту молодую девушку, если страх действительно изменил ее к лучшему… Если она говорит теперь искренне?

— Ну чего ты позволяешь делать из себя простофилю! — ответил Заккариас. — Не можешь же ты верить ее словам. Ты хорошо сознаешь, что она старается обмануть тебя… Видно, ее прекрасные глаза не на шутку заполонили твое сердце. Ты восхищаешься этой прелестницей и страстно желаешь назвать ее своей. Но если я поддамся на твои уговоры, то мы оба будем жертвами моей слабости. Ужас может вынудить у нее тысячу клятв, но сердце ее никогда не изменится! Она забудет этот спасительный урок и захочет отомстить за себя. Женщины непостоянны, как ветер, и изменчивы, как море.

Если бы эти слова, звучавшие язвительной насмешкой, были произнесены в Бланкервальском дворце, успех их был бы несомненным, так как Кризанхир был образцовым придворным. Но в настоящее время он представлял собою человека, которого было трудно переубедить.

Заккариас понял неудобство своего положения и пришел к заключению, что ему следует скрыть раздражение. Зоя же, заметившая, что аколут не убежден доводами Заккариаса, решилась между тем продолжать начатую борьбу.

— Не подозревайте меня в трусости, монсиньор, — сказала она, — если я делаю все возможное, чтобы избежать уродства, которому подвергают только богохульников да отцеубийц… Если цезарь неумолим, то убейте меня ударом кинжала: это единственная милость, которую я прошу у вас.

Сердце Кризанхира мучительно сжалось: ему представилось, что грубая рука палача уже заносит нож над этим дивным созданием, что сверкающие теперь жизнью глаза красавицы меркнут, а серебристый голос замирает в предсмертных хрипах. Он сделал нетерпеливое движение, как бы желая отогнать от себя мрачное видение и, подойдя к Заккариасу, бросился перед ним на колени.

— Повелитель, — сказал он, — я служил вам до сих пор верой и правдой, но, если вы вознаградите меня рукою этой девушки, моя грудь будет постоянно служить вам защитой против всех врагов.