Любовь и честь - [67]

Петр правил санями, как одержимый — мы несколько раз чуть не вылетели на всем скаку из саней, едва вписываясь в повороты. Маша взвизгивала, Горлов весело матерился, а я, хотя и понимал, что Петр просто куражится (только настоящий мастер может позволить себе подобное лихачество), тоже не мог удержаться от весело-тревожных вскриков.

Мы лихо подкатили к дому портнихи, откуда немедленно выбежал Тихон. Сама Мартина Ивановна стояла в дверях, наблюдая за тем, как сын помогает нам выбираться из саней. Она тепло поздоровалась с Машей и с улыбкой позволила мне поцеловать ей руку, словно говоря: что ж, да, я люблю твоего друга, и теперь ты знаешь это.

Вскоре женщины ушли в кухню (на этом настояла Маша, хотя все уже было готово), а Тихон и Петр пошли на конюшню. Мы с Горловым сидели у пылающей печки.

— Так вот где ты пропадал с тех пор, как мы вернулись из похода?

Он не ответил, прихлебывая чай, которым нас угостили сразу же, едва мы вошли в комнату.

— Что-то долго Тихон с Петром ставят лошадей, — заметил я.

Горлов снова промолчал, проявив неожиданный интерес к узору на чашке.

Дверь отворилась, и в комнату вошла Беатриче в сопровождении Тихона и Петра. Судя по ее виду, она была изумлена не меньше, чем я. Только мои глаза расширились, а ее сузились.

Ужин получился роскошный, хотя Маша была несколько расстроена тем, что ей не надо ничего готовить, а приходится просто сидеть и есть. Тихону даже позволили выпить глоток водки во время ужина, хотя я видел, как в «Белом гусе» он лихо опрокидывал целые кружки эля. Но поскольку его мать этого не знала, Тихон исправно играл свою роль, закашлявшись после рюмки водки.

Беатриче непринужденно беседовала со всеми, кроме меня, хотя время от времени я чувствовал на себе ее взгляд. Но приближалась полночь, и ее взгляды становились все пристальнее, и она уже не так быстро отводила глаза.

За тостами последовали песни, слов которых я не знал. Петр, Маша и Горлов научили меня петь по-русски рождественские колядки. Потом Мартина Ивановна и Маша наперебой рассказывали русские народные сказки — про Деда Мороза и про Снегурочку. Я почти ничего не понял, но Маша прослезилась, и тогда Мартина Ивановна принесла целый ворох роскошных платьев, заставив нас нарядиться, словно лордов и леди. Петр с Машей тут же пустились в пляс у печи, Горлов с Мартиной Ивановной немедленно последовали их примеру. Я встал, подошел к Беатриче и молча протянул ей руку. Она неохотно, но все же подала свою, и мы присоединились к остальным, хотя по-прежнему не проронили ни слова.

Затем дамы заявили, что им нужно удалиться на кухню, чтобы помыть посуду, а мы с Горловым остались сидеть у пылающей печи.

Тихон увалился спать на перину в углу комнаты. Я посмотрел на него, и, наверное, что-то отразилось у меня на лице, потому что Горлов вдруг мягко спросил:

— О чем задумался? О своем ребенке?

Я покачал головой.

— Нет. О своем отце. Знаешь, в последнее Рождество перед моим отъездом из Америки он подарил мне дубовое распятие. Он сам его сделал, мой отец мастер на такие дела. Дуб дерево твердое, и не каждый сможет вырезать из него распятие. Мы раньше никогда не обменивались подарками на Рождество, и вообще он запрещал покупать ему подарки, — все экономил, чтобы я выглядел не хуже других в колледже. Поверь, я чуть не разрыдался от этого неожиданного дара и поэтому оставил распятие дома в залог того, что обязательно вернусь. И вот снова Рождество, а я здесь, среди снегов России, а он, наверное, сидит у огня и держит в руках это самое распятие.

— Не грусти, Светлячок, ты еще не раз сможешь вручить ему подарки, и не только на Рождество, — подбодрил меня Горлов.

— Что за день такой удивительный — Рождество, — задумчиво продолжал я. — И свадьба у меня была на Рождество, и вообще в этот вечер все предаются воспоминаниям, грустят…

— Ничего подобного, — живо возразил Горлов. — Наоборот, в рождественский вечер все веселятся, ведь это же Рождество Христово.

— Рождество нужно праздновать у себя дома, в кругу семьи.

На кухне все три женщины хором запели какую-то песню, и их голоса показались мне ангельскими.

Горлов улыбнулся мне, и я понял его без слов. Уютно пылала печь, за окном валил снег, а женские голоса негромко, но невероятно красиво все тянули незнакомую русскую песню.

32

Все следующее утро я слышал, как Горлов ходит по своей комнате, словно зверь в клетке. Спускаясь к завтраку, я заметил, что он смотрит на меня из дверей своей комнаты, но не успел я спросить, в чем дело, как он закрыл дверь.

Позавтракав, я уехал на верховую прогулку, чтобы привести в порядок мысли и тщательно продумать свой предстоящий разговор с императрицей.

Горлов, видимо, дожидался моего возвращения, потому что, едва я вернулся и вошел в дом, как он окликнул меня:

— Светлячок! Дружище!

— Что случилось? — Мне сразу бросилась в глаза необычайная бледность его лица.

— Я должен просить тебя быть моим… секундантом… — Он говорил как-то странно, словно задыхаясь. — Сейчас или никогда!

— Секундантом? Тебя вызвали на дуэль? Кто?

Горлов, казалось, не мог говорить и вдруг покраснел. Он попытался все-таки что-то объяснить мне, но губы не слушались его, и он просто схватил меня за руку и потащил обратно на конюшню, где Петр уже возился с санями. Увидев Горлова, кучер изменился в лице и, не дожидаясь команды, занял свое место. Мы с Горловым чуть ли не на ходу запрыгнули в сани, и Петр погнал лошадей как сумасшедший, даже не спрашивая, куда. Он явно знал, куда мы направляемся.