Любовь и честь - [38]

— Приготовились! Я захожу!

Горлов, застегивая мундир, ухмыльнулся и подмигнул мне.

Судя по всему, крестьянки на женской половине облили ее горячей водой, потому что Зепша разразилась воплями: Нет! Нет! Ну хватит! Пожалейте бедную Зепшу! Не трогайте меня!

Мы с Горловым встревоженно переглянулись, но тут же сообразили, что Зепша продолжает развлекать дам, поскольку ее крики были прекрасно слышны в оранжерее.

— Не надо! Не насилуйте меня, пожалуйста! Я такая маленькая и голая, не надо-о-о-о!

— Идем, — толкнул я Горлова, — покажем им всем, что мы не имеем к этим воплям никакого отношения. А потом неплохо бы еще раз закинуть ее в бочку с дегтем.

— Да погоди ты, дай одеться. — Оказывается, Горлов не застегнул еще пару пуговиц.

После того как он прошествовал в баню в чем мать родила, это заявление позабавило меня, но улыбка исчезла с моего лица, когда Зепша разразилась новой серией криков:

— Не набрасывайтесь на меня вдвоем! Лучше возьмите Беатриче! Она готова на все! Ее возьмите!

Я застыл от негодования и готов был уже плюнуть на все приличия и задать карлице настоящую трепку, но меня остановила мысль, что, открыто вступившись за Беатриче, я могу только навредить ей. Тем не менее я все еще колебался, когда мы услышали, как открылась дверь женской половины и раздался голос Беатриче, вернее даже не голос, а шипение:

— Еще раз назовешь мое имя — и я вырву твое гнусное сердце и брошу его собакам.

Судя по воцарившейся тишине, они смотрели друг на друга. Потом снова хлопнула дверь. Я вышел наружу и тут же увидел Беатриче.

— Если вы отдадите мне вашу грязную одежду, я прикажу ее постирать.

Я чувствовал, что все дамы в оранжерее смотрят на нас. Мне хотелось сказать Беатриче что-то хорошее, но я не мог найти слов. Следом за мной вышел Горлов с ворохом грязной одежды. Беатриче потянулась было за ней, но я остановил ее.

— Я не позволю вам прикасаться к моей грязной одежде, Беатриче.

— И к моей тоже, — громко заявил Горлов, чтобы его услышали дамы, стоявшие уже на ступеньках у входа в оранжерею.

— Будет вам, — улыбнулась Беатриче и забрала у Горлова охапку одежды. — Вы что же думаете, я стыжусь этого?

Она поглядела на Горлова, потом на меня и, увидев мое расстроенное лицо, снова едва заметно улыбнулась.

* * *

Мое послание было коротким:

«Атакован казаками южнее Бережков. Женщины в безопасности. Кучер убит. Потерял двух лошадей. Возвращаемся в Санкт-Петербург сегодня. Будем ехать по N-ской дороге. Селкерк».

После того как казаки напали на нас всего в одном дне езды от северной столицы, приходилось принимать дополнительные меры безопасности, поэтому, посовещавшись с Горловым, мы выбрали другую дорогу.

Написав на конверте «Вручить князю Мицкому или маркизу Дюбуа», я отдал письмо гонцу и велел скакать без остановки.

Князь Бережков наотрез отказался от какой бы то ни было компенсации за убытки и расходы, даже когда я посоветовал ему на всякий случай сжечь изгаженную Горловым постель. Даже мои уверения, что все расходы оплачиваются не из моего кармана, не изменили его решения. Более того, он предоставил в наше распоряжение двух своих лошадей и отдал одного из своих слуг, который должен был заменить погибшего кучера. Так что мы покидали Бережки с десятью лошадьми, с починенной упряжью и санями, с новым кучером и совершенно здоровым Горловым, бодро сидевшем в седле.

18

— Ну, куда теперь? — спросил я Горлова, когда мы доехали до развилки.

— Сам решай.

— Ничего себе! Это же твоя страна. Откуда мне знать?

— Не волнуйся. Здесь, в окрестностях Санкт-Петербурга, любая дорога приведет в столицу.

— Любая?

На полпути к Санкт-Петербургу мы попали под дождь.

Сначала лишь слегка моросило, а потом дождь усилился. Наша одежда намокла, но разгоряченное скачкой тело не чувствовало холода. А вот мокрое лицо, которое не могла закрыть даже подаренная Горловым медвежья шапка, мерзло нещадно.

Уже темнело, когда мы подъехали к этой развилке и остановились, чтобы решить, куда ехать дальше.

— По-моему, эта та дорога, по которой мы ехали с Петром? — полувопросительно сказал я, после того как выяснилось, что Горлов первую половину дня просто скакал рядом со мной, полагая, что я знаю, куда мы едем, в то время как мне представлялось, будто это он ведет нас.

— Помнишь эту дорогу?

— Ты ведь был со мной, — буркнул он.

— Но это не моя страна, и город незнакомый.

— Тогда было темно.

— Сейчас тоже скоро стемнеет. Тогда разберешься?

Горлов зевнул.

— Поворачивай куда знаешь.

— Куда знаешь? То есть это я должен решать?

— А ты думаешь, я хочу, чтобы мне досталось на орехи, если что-то случится с тремя самыми знатными барышнями России? Нет уж, ты все это затеял — ты и решай.

Я наугад тронулся по одной из дорог, но буквально через несколько минут мы увидели всадника, скачущего навстречу нам. Не успели мы окликнуть его, как он натянул поводья, развернул коня и поскакал обратно, что-то выкрикивая на языке, которого ни я, ни Горлов не смогли узнать. Поскольку всадник был явно не казак — судя по одежде, это был слуга какого-то богатого помещика — мы двинулись дальше.

Едва лес закончился, как дорога привела нас к мосту через один из каналов Санкт-Петербурга. На одной стороне располагались черные покосившиеся хибарки, перед которыми молча стояли люди, в основном женщины и дети, глазевшие на нас. А с другой стороны моста собралась толпа в несколько сот человек, которая разразилась восторженными криками, едва мы въехали на мост. Кучер пустил лошадей шагом, чтобы никто из людей не попал под копыта, и я было встревожился за безопасность дам, но тут же увидел богатую карету, из которой вылез князь Мицкий, а следом за ним маркиз Дюбуа.