Любовь и честь - [93]

– Какие еще воины? – взбесился Рэдалф, оглядываясь по сторонам. – Я не вижу здесь воинов, кроме дюжины моих, а они тебя не будут слушаться, жалкий поп.

Эмброуз лишь слегка кивнул головой, и монахи, которые пришли с ним, скинули свои рясы, под которыми оказались кольчуги и мечи. Когда Рэдалф, круто повернувшись на каблуках, рванулся к выходу звать подкрепление, он понял, что несколько пришельцев, став спина к спине, не позволят ни единой душе покинуть большой зал или войти в него.

Люди Рэдалфа растерянно оглядывались кругом, безмолвно ожидая приказа. Бэрд стоял одиноко и, положив руку на меч, следил глазами за Рэдалфом.

– Дьявольщина! Что это значит? – заорал Рэдалф на Эмброуза.

– Это мои воины, – ответил Элан, – воины Элана, эмира Трапанийского, первого помощника эмира эмиров королевства Сицилии. – Он продолжал перечислять список своих титулов и почетных званий. В зале становилось все тише, по мере того как находившиеся в нем начинали понимать, что имеют дело не просто с мошенником, объявленным «вне закона». Покончив со своими титулами. Элан сообщил и все титулы Пирса. Завершив и это, он, обняв за плечи Джоанну, направился через весь зал туда, где посередине стояли Пирс и Самира.

– Мама? – Уилл кинулся к матери, и она, протянув ему руку, прижала сына к своей груди.

– Оставайся со мной и молчи, – приказала она. Рэдалф, однако, молчать не стал. Он начал бушевать.

– Схватите их! – бесновался он. – Этот человек покалечит мою дочь. Остановите его, я приказываю!

Ни один человек из Бэннингфорда не двинулся. Отчасти потому, что Бэрд молчал, а еще потому, что люди Элана стояли с мечами наготове. Во время этой неразберихи в зал привели Лиз, и теперь она стояла сзади Бэрда, наблюдавшего за происходящим, прислушиваясь ко всему с чуткостью дикого зверя, увидевшего добычу и приготовившегося ее схватить.

– Садитесь на свое кресло лорда, барон Рэдалф, – издевательски произнес Элан. – Эмброуз, позвольте начать диспут.

– Тут нечего обсуждать, – взбунтовался Рэдалф, не двигаясь с места. – Эти люди преступники, королевским указом они объявлены вне закона. Любому дозволяется их убить.

– Ты лжешь! – Джоанна вырвалась из объятий Элана и отпустила руку Уилла, чтобы встать лицом к лицу с отцом. Глаза ее сверкали гневом, накопившимся за восемнадцать лет лжи и заточения, но голос звучал твердо. – Элан не убивал Криспина, а Пирс не был пособником в этом убийстве. И ты это знаешь! Ты всегда это знал.

– Мама! – воскликнул Уилл, приближаясь к ней. – Ты переволновалась. Дай мне отвести тебя в твою комнату, а мы, мужчины, проследим за тем, чтобы справедливость восторжествовала.

– Я никогда больше ногой не ступлю в эту комнату-тюрьму, – объявила Джоанна. – Я скорее умру, чем вернусь туда. И никакая справедливость не восторжествует в этом зале без моих показаний. Вильям Криспин, тебе лгали всю жизнь, лгали обо мне, о твоем отце, об этих двух достойных людях, которых сейчас здесь ложно обвиняют. Меня принудили оставаться в этой комнате угрозами расправиться с тобой и Роэз, если когда-нибудь скажу хоть слово правды. Потому что я знаю, как был убит твой отец, кем и почему.

– Роэз, немедленно уведи безумицу, – приказал Рэдалф. – Моя дочь сошла с ума, несчастное создание. Поэтому я и охранял ее все эти годы.

– Я не сошла с ума, – возмутилась Джоанна, – хотя было время, когда мне казалось, что теряю рассудок.

– Пусть леди Джоанна поведает нам то, что собиралась, – вмешался Эмброуз, предупреждая новую ложь Рэдалфа. – У меня есть личные мотивы узнать правду о тех событиях, о которых она расскажет. Это ведь моего племянника убили. Я хочу услышать исповедь Джоанны.

– Она не скажет ничего заслуживающего доверия, – завизжал Рэдалф.

– Я сам решу – верить леди Джоанне или нет после того, как выслушаю ее, – твердо сказал Эмброуз. – Рэдалф, если вы не хотите садиться, сяду я. Я, согласитесь, старше вас, и кости мои ноют. – Он подошел к верхнему столу и опустился на стул, который обычно занимала Роэз. Его независимое поведение заставило всех в зале стать лицом к возвышению, так что само собой получилось, что Эмброуз занял положение судьи, в то время как те, кто стоял ступенькой ниже, выглядели теперь просителями.

– Рэдалф, я приглашаю тебя присоединиться ко мне. – В душе Эмброуз глумился над низверженным негодяем.

– Я останусь там, где стою, – издевательским тоном ответил Рэдалф. – Я не выношу самонадеянных претензий отцов церкви всех судить.

– Это заметно. – Эмброуз чуть улыбнулся. – Можете говорить, леди Джоанна, и я надеюсь, что никто не станет вас перебивать, пока вы не кончите свою повесть об известных вам злодеяниях.

Джоанна сделала несколько шагов к возвышению, пока не оказалась в полосе света, который отбрасывали факелы, вставленные в кольца на стене. Ее темное платье сливалось с сумраком зала, поэтому освещенное синеглазое лицо и воздушные золотые волосы сияли, делая Джоанну похожей на ангела. Ее светлый облик вызывал особое доверие к тому, что она говорила. Чувствуя это, она излагала события спокойно и четко.

– Сначала я была слишком потрясена и убита горем, чтобы понять преступный смысл того, что увидела в страшную ночь, когда был убит Криспин, – рассказывала Джоанна. – Позже я была вынуждена подчиниться приказу отца не покидать своей комнаты. Когда я узнала, что ношу дитя Криспина, то сочла за лучшее не сопротивляться. Уже до твоего рождения, Вильям Криспин, я любила свое дитя так сильно, что не могла рисковать, боясь, что тебе могут причинить какой-нибудь вред. Элан и Пирс уже уехали, исчезли и по настоянию моего отца были объявлены вне закона. К той поре я убедилась: что бы я ни сказала о той трагической ночи, мне не поверят. Я поняла, что могу надеяться только на себя.