Любовь и честь - [41]

Вернув чашу Харрисону, Нора получила взамен кусок сетки. Ривенхем привычно и умело повязал свою маску. Во время обучения в Париже он изучал насекомых под руководством известного ученого и вместе с этим специалистом придумал новую конструкцию улья, которую предложил Дэвиду и Харрисону, когда в первый раз оказался в Ходдерби.

Нора, которая управляла пасеками в поместье, тоже умела быстро и ловко повязывать маску, но сегодня непослушная ткань выскальзывала у нее из рук. Она сама удивилась, что от единственной мужской улыбки превратилась в неумеху.

Теплые пальцы легли на ее руки.

— Дай-ка мне, — сказал Ривенхем.

Костяшки его рук коснулись ее шеи, коснулись легко, почти неощутимо, но она замерла от потрясения. Теплая волна разлилась по телу. Как мягко и осторожно действуют большие мужские руки! Умело и нежно он выпутал прядь волос, которая мешала завязать узел.

Интересно, ей показалось, или он действительно пропустил локон сквозь пальцы?

Нора стиснула зубы. Эта ее реакция — самое естественное дело. Его прикосновение согрело ее, и от этого жара она вдруг поглупела. Никто из них в этом не виноват, и нечего думать об этом.

Эдриан отошел. Скрывая смущение, Нора напустила на себя деловой вид.

— Ну, Харрисон, покажи, что у тебя нового?

Харрисон завел их внутрь мрачной избушки, где остро пахло навозом, известью и золой, насыпанной возле ульев для тепла. Ящики ульев стояли штабелями три на три. Каждая группа на расстоянии вытянутой руки от другой. Восьмиугольные по форме, они все были связаны друг с другом, но наружу вело только одно небольшое отверстие внизу. Сзади каждый штабель имел ставни, позволяющие заглянуть внутрь. Харрисон открыл одну такую ставню и прошептал:

— Их количество уменьшается медленнее, чем можно было ожидать, миледи, но все же у меня мало надежд на новый рой в этом году.

Нора кивнула. Уже сентябрь, и скоро из-за холода пчел станет меньше.

— В этом году август оказался хорош для меда, — объяснила она Ривенхему. Собранного и отправленного в кладовые воска хватит для полугодового запаса свечей и чернил. Немножко надо оставить для лечебных бальзамов и пропитки одежды для дождливых месяцев.

Но, нагнувшись к окошечку, Нора все же порадовалась, что на каждом уровне новые соты заметно выросли. Воск лишним никогда не бывает. Она выпрямилась, уступая место Ривенхему.

— Неожиданная прибавка, — похвалил он. — Нечасто увидишь столько новых сот в это время года.

Харрисон с сомнением поглядывал на Нору, не зная, позволительно ли ему ответить. Она едва заметно кивнула.

— Точно. Но я рассчитываю, что мы получим еще один сбор, — сообщил Харрисон. — Самые дальние рамки уже полны, и я сегодня собираюсь их вынуть. Но многого я не жду — по утрам уже очень холодно. Теперь им надо делать запасы на зиму.

Ривенхем кивнул:

— А все же трутней еще очень много.

Харрисон нахмурился.

— Пожалуй, — осторожно ответил он. — Может, и так. А вы что скажете?

Нора прошла к следующему улью, а мужчины продолжили негромкий разговор. Ривенхем что-то сказал приглушенным голосом, Харрисон хрипло хохотнул в ответ. Норе хотелось вернуться к ним, чтобы разделить их веселье, но смущение ей помешало.

Трудно ожидать, что граф Ривенхем будет шутить с ее слугами, однако Нору это не удивило. Мальчик, которого она любила, был способен беседовать с кем угодно. Он смеялся с работниками, цеплял словечки у судомоек. Бедняки, красневшие и заикавшиеся в ее присутствии, с ним держались легко и свободно.

Все дело в том, объяснял ей Эдриан, что он в очень юном возрасте оказался за границей. «Мы, католики, должны учиться у иностранцев, — с грустной улыбкой говорил он. — В десять лет я уже учился в Париже. Как только научишься просить извинения за провинности на чужом языке, родной язык — уже не проблема, о чем бы ни шла речь».

Но разумеется, дело было не только в этом. Нора понимала это и в юности. У Эдриана была удивительная способность оставаться... собой. Независимо от того, с кем он говорил. Иногда он держался настороже, часто старался оставаться в тени. Но никогда в стремлений угодить кому-либо не изменял своей природе. Возможно, люди это чувствовали, а потому доверяли ему.

Нора решилась бросить на него осторожный взгляд. Его высокая фигура отчетливо вырисовывалась в дверном проеме. Слушая пасечника, Эдриан слегка наклонился.

Ее вдруг охватило желание, полное горечи и надежды. Мальчик, которого она любила, не исчез. Он стоял в десяти шагах от нее, только скрывался в теле мужчины, которого ей следует опасаться.

Собственное романтическое настроение испугало Нору. Нельзя предаваться этим фантазиям. Что за глупости! Ведь он же изменил своей вере? А кроме того, будь он женщиной, у него не было бы возможности оставаться верным себе. Долг женщины в том, чтобы хранить верность другим.

Нора продолжала наблюдать за мужчинами. Вот Харрисон быстро прикрыл рот рукой, чтобы удержать новый смешок и не вспугнуть пчел. Ривенхем мотнул подбородком, приглашая старика наружу, где они могли бы разговаривать без опаски. Мужчины вышли.

В одиночестве настроение Норы переменилось. Она больше не чувствовала горечи, только странное безразличие. Нет смысла желать того, что никогда не будет твоим. Никогда ей не быть мужчиной. Никогда не путешествовать по миру. Никогда не научиться легко, пересмеиваясь, болтать с теми, кто ниже ее. И никогда не получить Эдриана. Или ребенка.