Любовь и бесчестье - [92]

— Почему ты не выбрала ее? — спросил Монтгомери, когда наконец они остались одни.

— Миллисент? У меня возникло неприязненное чувство к ней, — ответила Вероника.

— Твой «дар»?

Она посмотрела на мужа, но Монтгомери только улыбнулся.

— Я начинаю думать, что ты умеешь читать в сердцах, — сказал он. — Господь — свидетель, что ты можешь читать в моем сердце.

Улыбка Вероники была прекрасна: пленительная и искушающая. И у него не оставалось иного выбора, кроме как поцеловать ее на виду у всех.

Кто-то из зрителей зааплодировал, а Вероника рассмеялась, продела руку под локоть Монтгомери, и вместе они продолжили путь к дому.

Донкастер-Холл возвышался на холме, как король на троне. Вокруг него простирался изумрудный плащ деревьев. Поблизости сверкала река, как скипетр, а лучи солнца превращали ее поверхность в золото.

Утренний воздух полнился запахами, но в отличие от пьянящих ароматов магнолии и жасмина, как это было в Виргинии, здесь чувствовался запах горящего дерева и обожженной земли. Его заглушал бриз, несущий напоминание о зиме, таящейся под кажущимся теплом.

Когда они приблизились к дому, Монтгомери осознал, что разница между Глениглом и Донкастер-Холлом заключалась не только в их местоположении. Гленигл готов был предложить приют каждому, кто приближался к нему. Донкастер-Холл, казалось, прежде имел намерение составить мнение о гостях. Но как только оно было составлено и гость или обитатель дома одобрен, ему уже не хотелось покидать этот дом никогда.

Это строение было больше, чем дом. Донкастер-Холл являлся наследием. У него имелась своя история, чему доказательством служило то, что семья Фэрфакс сохранилась.

Именно этого хотел его дед.

Люди в Донкастер-Холле зависели от хозяина так же, как и в Гленигле. Следовало принимать решения, от которых Монтгомери до сей поры открещивался, отдаваясь воздухоплаванию, своим инженерным поискам, не думая о людях, нуждавшихся в нем.

Сколько народу было занято на всех предприятиях Фэрфаксов? Монтгомери было стыдно сознавать, что он этого не знал.

— Думаю, пришло для меня время стать настоящим одиннадцатым лордом Фэрфаксом-Донкастером.

— Почему бы и нет? — спросила Вероника. — Ты же больше не «одолженный шотландец», Монтгомери.

Удивленный ее словами, он повернул голову и посмотрел на нее.

Она кивнула.

— Ты настоящий шотландец, — сказала Вероника, подбирая юбки обеими руками и опережая мужа на несколько шагов.

Потом она повернулась и посмотрела ему в лицо: юбки ее развевались, улыбка освещала лицо.

— А что значит быть настоящим шотландцем?

Вероника улыбнулась так пленительно, что ему снова захотелось поцеловать ее.

— Ты отважный, — сказала Вероника. — Ты это доказал. И не только тем, что был хорошим солдатом во время войны, а тем, что сумел пилотировать свой воздушный корабль.

Она смотрела ему в лицо, не отводя взгляда, и он встретил его.

— Ты готов взять на себя ответственность, как любой шотландец.

— Разве это так?

Улыбка снова расцвела на ее губах и засветилась в глазах.

— Шотландец к тому же знает себе цену.

— Ты хочешь сказать, обладает высокомерием?

Вероника покачала головой:

— Нет, вовсе нет. Шотландец просто знает, что он лучше большинства других людей.

Ее взгляд дразнил Монтгомери и вызывал на спор.

— И у тебя точно такое же чувство к Донкастер-Холлу, какое было к Глениглу, — сказала Вероника, бросая взгляд на дом. — Возможно, даже более теплое. Ты обладаешь всем тем, что мечтал видеть в тебе твой дед.

Прежде чем Монтгомери собрался заговорить, на дороге у него возник Эдмунд.

— Эдмунд, — сказал Монтгомери, — я неверно судил о вас.

— В каком смысле, ваша милость?

Монтгомери улыбнулся с таким видом, что Вероника похолодела. Мистеру Керру следовало с осторожностью выбирать слова. В эту минуту Монтгомери был весьма далек от любезностей, хоть и улыбался.

— Я думал, что вы стоите за попыткой саботировать мое строительство воздушных аппаратов.

Следует отдать должное Эдмунду, он казался искренне потрясенным.

— Я не смог бы сделать ничего подобного, ваша милость.

— Теперь я это понимаю, — ответил Монтгомери.

Сделав шаг вперед, он отвел руку назад и заехал кулаком в челюсть Керра.

Монтгомери смотрел, как Керр камнем свалился на дорожку. Он стоял над поверженным и тряс его руку, пока Вероника в ужасе созерцала эту картину.

Монтгомери наклонился, схватил поверенного за ворот и держал на весу, пока тот недоуменно моргал.

— Ведь это вы рассказали мне о Братстве Меркайи, и вы же убедили меня пойти туда.

Эдмунд отдувался, но молчал.

— Вы член этого общества? Да? Мне следовало догадаться об этом в тот самый вечер.

Монтгомери сделал несколько шагов в сторону от Керра.

— Он там был? — спросила Вероника. — Он был там в ту ночь?

Она не сводила глаз с Эдмунда. Она понятия не имела о том, кто скрывается под личиной «братьев», под капюшонами их балахонов. Однако Эдмунд держал ее за руку во время сеанса и все время находился там. Он видел ее обнаженной. И возможно, ее неприязнь к поверенному имела основой не «дар», а совсем иную причину.

Монтгомери отпустил ворот Керра, и тот снова упал на землю и так и остался лежать, неуверенно глядя на Монтгомери снизу вверх.