Любовь и бесчестье - [38]

— Слуги хотели бы приветствовать вас, ваша милость, — сказал Эдмунд. — Они собрались в Круглой гостиной, ваша милость.

Последнее, чего бы хотел Монтгомери, — это разыгрывать лорда Фэрфакса, но сделал знак Эдмунду, указав на другое крыло дома.

Он посмотрел на Веронику. Она не выпустила его руки и, когда они повернули к другому крылу, сжала ее, демонстрируя свою поддержку.

Потолок Круглой гостиной украшали фестоны и затейливая резьба, которую дополняли лепные ленты, спускавшиеся из расположенного в центре потолка букета в каждый угол, где эту ленту поддерживал пухленький херувим с ямочками на щеках. Монтгомери испытал чувство благодарности, оттого что господствовавшая в Лондоне мания украшать интерьеры домов алыми драпировками с бахромой не достигла Шотландии. Вместо этого стены были обиты бледно-зеленой тканью, а золоченая мебель расставлена таким образом, что гости могли свободно подходить к окнам или к двери, ведущей налево, и через нее выходить на террасу. Три софы в комплекте с необходимым количеством столов и ламп были расставлены перед массивным каменным белым камином.

Весь штат прислуги Донкастер-Холла выстроился в шеренгу от окон до двери. Их число впечатляло. Это были и низкорослые, и высокие, коренастые и стройные мужчины и женщины, одетые в бледно-голубые и белые униформы, — должно быть, цвета Фэрфаксов. У всех слуг, и женщин и Мужчины, было одинаковое выражение лица — искренней доброжелательности.

Монтгомери заставил себя улыбнуться и приветствовать каждого из слуг, кивнув Эдмунду, чтобы тот представил их. Мажордом Рэлстон был пожилым мужчиной с широкими плечами, которые он держал неподвижно, и завидной седой шевелюрой, столь же неподатливой, как львиная грива. Миссис Броуди, домоправительница, представила, в свою очередь, остальных слуг, от кухарки до садовников. Он услышал, как Вероника бормочет слова приветствия, и был рад, что она, как оказалось, имеет представление о таких мелочах.

Никогда еще Вероника не чувствовала ни в ком такой обжигающей боли.

Скорбь, отчаяние и тоска волнами исходили от Монтгомери. Даже без своего «дара» она замечала страдание в его взгляде.

Она крепче сжала его руку, чтобы дать ему понять, что он не одинок.

Вероника была готова помочь любым способом, только чтобы изгнать это выражение из его глаз и смягчить черты застывшего лица.

Монтгомери приветствовал слуг вежливо, но холодновато. И теплота в выражении их лиц сменилась легкой настороженностью. Их глаза говорили: вот господин, который не будет таким уж благожелательным. Он не будет так заботиться о нашем благе, как десятый лорд Фэрфакс-Донкастер.

Вероника попыталась загладить его холодность теплотой своей улыбки и добрыми словами, но гораздо больше была озабочена неподатливостью руки, которую сжимала, и железным самообладанием, которое, как она подозревала, было выстрадано тяжкими испытаниями.

Когда церемония была окончена, слуги все еще стояли в ожидании, должно быть, речи Монтгомери. Этот человек уже час назад должен был ее произнести, но, похоже, был не в силах отринуть охватившую его боль, чтобы совершить такое усилие.

Однако Монтгомери удивил ее: он подошел к окнам, потом повернулся к собравшимся людям.

— Благодарю вас за то, что вы оказали такой прием моей жене и мне, — сказал Монтгомери, посмотрев на Веронику.

В ответ она улыбнулась, и это была именно такая реакция в настоящей ситуации, какая требовалась.

К счастью, она удостоилась многих откровений тети Лилли о том, как следует себя вести графским дочерям. При некотором везении Вероника могла использовать эти уроки, распространив правила поведения и на жен лордов.

— Я рассчитываю на наше длительное сотрудничество в грядущие месяцы, — сказал Монтгомери.

Слуги заулыбались и закивали, но Вероника заметила нечто большее, чем смущенные взгляды. Почему Монтгомери сказал «месяцы», а не годы?

Неужели он все-таки собирается вернуться в Америку? Она попыталась отделаться от этой мысли и продолжала упорно улыбаться, пока он шел рядом с ней и мистером Керром.

— Не показать ли вам хозяйские комнаты, леди Фэрфакс? — спросила домоправительница.

Вероника замедлила шаг, стараясь приспособиться к походке пожилой женщины. И тут же потеряла Монтгомери из виду.

Миссис Броуди была пожилой дамой и обладала уверенностью человека, знающего, что выполняет свою работу хорошо. Волосы у нее были почти серебряными и уложены короной на темени. Это сооружение выглядело почти воинственно, особенно потому, что она яростно поправляла пряди, выбившиеся из прически, приводя их в повиновение. На лице ее было всего несколько слабо выраженных морщин, особенно в уголках глаз и рта, и это придавало ей вид женщины, улыбавшейся чаще, чем требовала ее роль.

— Если будете так любезны, миссис Броуди.

— У вас шотландский выговор, — с удивлением заметила миссис Броуди.

Вероника кивнула.

— Мой дом недалеко отсюда, — ответила она. — Лоллиброх.

Вежливый интерес на лице домоправительницы сменился выражением подлинного восторга.

— Я прекрасно знаю эту деревню, — сказала миссис Броуди. — Мы в течение многих лет нанимали служанок оттуда.

Несколько минут они обсуждали общих знакомых. Вероника не стала рассказывать о научных занятиях отца или о том, насколько мать разделяла его интересы и следовала по его стопам. Их семья не была склонна к общению, и Вероника добавила, что не была дома более двух лет.