Любовь и бесчестье - [34]

Каким порочным и распутным он был! Разумеется, будучи ее мужем, Монтгомери имел право совершать подобные действия.

— Ты так красива, — бормотал он ей на ухо. — И так податлива, Вероника!

Она чуть не разрыдалась от удовольствия. Монтгомери прижался к ее обнаженным ягодицам. Дыхание его было тяжелым, а сам он был твердым.

Монтгомери бормотал слова восторга, и они казались столь непривычными, что это и шокировало Веронику, и приятно поражало. Ткань его одежды была жесткой и раздражала кожу, Отросшая щетина царапала щеку. Его губы казались теплыми, когда касались ее уха, а острые зубы прикусили мочку.

А потом не осталось ничего, кроме наслаждения, ничего, кроме жара, распространившегося по всему телу, и закончилось это внезапным криком Вероники.

Ее тело поникло в его руках, но в следующий момент она повернулась в его объятиях, заставила его опустить голову и прихватила зубами его нижнюю губу. Затем вцепилась в его рубашку, нетерпеливо желая ощутить близость его обнаженного тела и надеясь на то, что скоро он окажется обнаженным. Она жаждала этого.

В груди Монтгомери зародился рокочущий смех. Он поднял ее, не выпуская из объятий, и нежно и бережно уложил на кровать. Она лежала там, утомленная и окруженная наслаждением, как облаком. Вероника смотрела на его постепенно обнажавшееся тело по мере того, как он снимал одежду.

Рубашка, башмаки, штаны, нижнее белье — все это полетело в тот же угол, где приземлилась ее одежда.

Минутой позже Монтгомери, обнаженный, стоял рядом, и его мощный член был напряжен и поднят почти вертикально. Зачарованная зрелищем, Вероника потянулась и, дотронувшись до его органа, ощутила кончиками пальцев его твердость и жар.

Монтгомери присоединился к ней и теперь лежал, опираясь на руки и целуя ее.

Ее тело снова затрепетало от властного зова плоти, застенчивость и робость были забыты, и Вероника все болезненнее ощущала примитивное желание по мере того, как Монтгомери ласкал ее груди пальцами и ртом, прикусывал их зубами и умащал ее кожу влагой горячих губ. Вероника обвила руками его голову и прижала ее к груди.

Он отстранился, и она запротестовала. Монтгомери улыбнулся, но вскоре его улыбка поблекла, когда он опустил голову, чтобы снова поцеловать ее. Вероника провела ладонью по его мускулистым рукам, потом положила руки ему на плечи и смотрела ему в глаза, радуясь, что видит его в этом тусклом свете. Его глаза были полны жара, а бронзовое тело источало страсть.

Монтгомери медленно поднялся. Вероника собралась с силами, готовясь испытать боль, закрыла глаза и попыталась думать о королеве. Ей пришлось напомнить себе, что женщины всех времен проходили через это испытание и оставались живы.

Независимо от ее воли ноги Вероники раздвинулись, а бедра поднялись, облегчая проникновение. Монтгомери вошел в нее нежно, позволив приспособиться не только к его размерам, но и к самому акту. И почему-то то, что должно было показаться ей чужим и неприемлемым, она ощутила как нечто правильное и ожидаемое.

Монтгомери опустил голову и коснулся лбом ее лба. Дыхание его было хриплым.

— Я причинил тебе боль?

Вероника покачала головой.

Его глаза блеснули в полутьме.

— Ты немножко тесновата, — заметил он. — Зато мне чертовски хорошо.

Ее бедра поднимались, когда Монтгомери отделялся от нее, и опускались, когда он овладевал ею снова. Этот танец все повторялся, а ее руки продолжали сжимать его плечи. Глаза Вероники были широко раскрыты, и она не отводила взгляда от его лица.

Вдруг дыхание прервалось, ее горло сжалось, и она почувствовала, что готова расплакаться.

Вероника закрыла глаза и прижимала Монтгомери к себе по мере того, как ритм их движений ускорялся. Одна его рука, оказавшись между их переплетенными телами, ласкала ее лонный бугорок. Вероника вздрогнула, ощутив его прикосновение, и почувствовала, как падает в бездну, а потом взмывает ввысь. Ее тело изогнулось, стремясь еще больше приблизиться к нему, и она вскрикнула, удивленная новой волной наслаждения.

Монтгомери зарылся лицом в ее волосы, и тело его напряглось. Секундой позже он шепотом произнес ее имя, растягивая слоги, а голос его был мягким, как шелк. Потом он замер и неподвижно лежал поверх нее.

Вероника не смела открыть глаза. Ее руки нежно гладили его плечи и широкую грудь, купаясь в наслаждении близостью его тела и тяжестью, все еще давящей на нее.

Но очень скоро Монтгомери перекатился через нее и оказался лежащим рядом, прикрывая глаза рукой.

Она его разочаровала? Они долго лежали так, не разговаривая и не пытаясь придвинуться друг к другу. Возможно, она сделала что-то не так?

— Вероятно, мне следовало лежать неподвижно, — нарушила Вероника молчание.

Монтгомери повернул голову.

— Ведь покорная образцовая жена должна просто терпеть, — добавила она. В сумеречном сером свете она посмотрела на него. — Разве положено совокупляться в середине дня?

— Сейчас не середина дня, — буркнул Монтгомери, отворачиваясь.

Чувствовали ли другие женщины то же, что и она? Губы ее припухли, щеки саднило от соприкосновения с щетиной. Даже свои груди Вероника ощущала иначе, будто они стали тяжелее, больше и чувствительнее. И если отвлечься от физических ощущений, то она была полна радости и смущения.