Любовь до полуночи - [2]

– Я думал, мы друзья! – запротестовал он.

– Ты дружил с моим мужем. Я просто его доверенное лицо в Юго-Восточной Азии.

Он хмыкнул:

– Я полагаю, ты соглашаешься на нашу ритуальную рождественскую встречу только ради этой изысканной кухни?

– Вообще-то не только, еще из-за вина.

Он захватил пригоршню «M&M’s» и бросил их через элегантный резной столик в нее, не обращая внимания на других посетителей ресторана, наслаждавшихся рождественским меню на высоте шестидесятого этажа гонконгского небоскреба.

Одри яростно принялась собирать конфеты с пола.

– Тьфу. Настоящий мультимиллионер. Бросаешься деньгами, словно это шоколадные конфеты.

– Раскрой свои карты, – проворчал он, но за этим определенно скрывалась улыбка. Как всегда. Их рождественские встречи вообще отличали юмор, фривольные разговоры и товарищеские доверительные отношения.

По крайней мере, на первый взгляд.

Но если копнуть глубже, то обнаруживалось много того, к чему она старалась не приглядываться. Признательность. Уважение. Колоссальное восхищение его жизнью и решениями, которые он принимал, и мужеством, с которым он это делал. Оливер Хармер был самым свободным человеком, которого она знала. И он жил той жизнью, о какой большинство людей только мечтают.

А еще глубже… Томящееся влечение. Но она уже привыкла к этому, потому что так было всегда. И потому что ей приходилось мучиться всего один раз в год.

Оливер был привлекательным мужчиной, очаровательным и приветливым, с ним было легко болтать, его было легко любить. Отлично сложенный, ухоженный, хорошо воспитанный, но без самодовольства или манерности. Он запросто мог в шутку бросить горсть конфет в дорогом ресторане.

Но он также был шафером на ее свадьбе.

И старинным другом Блейка.

И его постоянно преследовали женщины. Одри умерла бы на месте, если бы Оливер догадался, в каком направлении движутся ее мысли – не в последнюю очередь потому, что это еще больше раздуло бы его колоссальное самолюбие. Кроме того, она точно знала, что он сделает с этой информацией.

Ничего.

Просто ни черта.

Он заберет это откровение с собой в могилу, и она никогда не узнает, поступил ли он так из верности Блейку, из уважения к ней или потому, что нечто назревающее между ними было настолько немыслимым и даже аномальным, что об этом не стоило говорить.

И надо признать, это было вполне резонно.

Одри не была похожа на женщин, которых Оливер обычно выбирал. Лучше всего она выглядела в день собственной свадьбы, когда ее называли восхитительной – кстати, и Оливер тоже. Она не смотрелась так сногсшибательно, как его подружки в своих пышных нарядах, не вращалась в тех же кругах, не знала тех же людей и не смеялась чересчур громко над теми же историями. Она не была непривлекательной, или скучной, или недалекой – Одри была готова поспорить на целую упаковку «M&M’s», лежащую перед ней, что даст фору любой из этих красоток в тесте на IQ, – но на нее не оборачивались, когда она появлялась в компании красивых людей. Ей просто не хватало той… звездной пыли, которая поблескивала на них.

Которой был покрыт Оливер.

И за все годы их знакомства она ни разу не видела его с кем-то менее красивым, чем он сам.

Очевидно, тут срабатывали какие-то научные принципы баланса.

А если даже законы природы исключают тебя…

– Ладно, Хладнокровный Люк, – сказала она, переключаясь на более безопасную тему. – Вернемся к игре.

Какой мерзавец.

Одри явно понятия не имела о последних похождениях Блейка. На ее лице отразилось подлинное сочувствие по поводу Тиффани, но ничего больше: он не заметил на ее лице ни малейшего намека на душевную боль, вызванную рассказом о чьей-то неверности. Ни бледности, ни слезинки из-за предательства близкого человека – в этих увлажнившихся огромных голубых глазах стояли лишь слезы старомодного сострадания.

К нему.

А значит, либо Блейк солгал и Одри понятия не имела, что ее муж считает их брак открытым, или же она действительно знала и Блейк измучил ее до такой степени, что ей было уже все равно.

Последнее предположение было настолько ужасно, что просто не вязалось с неравнодушной, одухотворенной женщиной, которая сидела напротив него.

Оливер посмотрел на нее поверх своих карт, делая вид, что пытается раскусить ее игру, но на самом деле пользуясь возможностью и выискивая хотя бы намек на правду на ее удлиненном лице. Одри вовсе не была скучной и безжизненной. Она наслаждалась игрой в карты, едой, беседой. Всегда. Он никогда не обольщался, что каждый год Одри спешила на встречу именно с ним, но она действительно любила этот декадентский праздник, который они устраивали себе двадцатого декабря на протяжении многих лет. Разумеется, за его счет, хотя Одри и Блейк были достаточно состоятельны и она могла позволить себе все это и сама, если бы захотела, – но она наслаждалась сдержанной роскошью ресторана, всего этого дня, принадлежащего только им.

Одри была единственной женщиной среди его знакомых, кто получал больше удовольствия, когда он не сорил деньгами направо и налево. Когда он был так же сдержан и полон достоинства, как она сама. Это ее вполне устраивало. Одри была сама элегантность – темные волосы аккуратно собраны в узел на затылке и скреплены палочками, напоминающими бамбуковые копья. По тому, как она иногда касалась руками сшитой на заказ юбки, было видно, что ей нравились ощущения от прикосновения к ткани. Именно поэтому она надела ее – не для него и не для кого бы то ни было. И не потому, что юбка почти неприлично обтягивала интригующий изгиб ее бедер. Дорогая элегантность в одежде лишь отражала и подчеркивала внутреннюю сущность Одри.