Любовь. Бл***тво. Любовь - [30]

Ефим Борисович подошёл к своему бывшему больному, долго расшаркивался, благодарил, желал, надеялся… и прощался. «Доктор, доктор! Я всё видел. Кто победил? Соседка или… или вы?» «Мы оба потерпели поражение». Бенефициант залился смехом, на глазах выступили никчемные слёзы. Он пытался подняться со стула, обнять и поцеловать родного доктора. Но ему удавалось лишь губы вытягивать. Он расплылся скабрёзной улыбкой и: «Ха-ха. И правильно. Пьяная баба пизде не хозяйка». И совсем уж радостно засмеялся. Такими словами он мне всё мероприятие сорвёт, подумал Ефим Борисович. Ещё, не дай Бог, кто услышал. Или эта пастилка. Он немножко испуганно помахал рукой и перешёл к соседке, пока настроение не было порушено дурацкой, хоть и правдивой, шуткой и оставалось вполне боевым. Они быстро подхватились и ушли.

* * *

Суббота святой день. Можно не вскакивать и быстрей нырять под перемежающиеся горячие и холодные струи душа. Можно спокойно, даже медленно подниматься, потянуться, посидеть на краю кровати, почесать задумчиво грудь и потом уж двинуться по обычному гигиеническому маршруту. Но более чем полувековая привычка не позволила эдакое размеренное начало жизни. Поскольку Ефим Борисович просыпался сам, без помощи будильников, в доме у него не было никакого аппарата, объявляющего необходимость начинать день. Рефлексы, наработанные за долгие годы, не отличали выходные дни, и просыпался он, практически, всегда в одно и то же время. Потому и сегодня он выпрыгнул из постели в обычном темпе и, только окатившись первыми холодными струями, стал думать о предстоящем дне.

Илана! Чёрт возьми! Эта проклятая командировка. Полетела сопровождать тяжёлого больного в Саратов, который попал к ним в больницу по скорой помощи, а теперь переправлялся в родной город. Приказано сопровождать врачу и жребий пал на неё. Вчера звонила. Если будет билет, то прилетит сегодня. Машина будет от конторы, что приказывала. А он так хотел встретить её сам.

Утром он всё же смотается в больницу, взглянет на больных, что оперированы были вчера, поступивших по дежурству, и, пожалуй, поедет к друзьям. Созванивались старые, школьные ещё друзья, с которыми они душой не расставались все эти годы. Он любил эти встречи. С некоторыми он не терял, практически, ежедневной связи. Это было всегда интересно. Разные профессиональные интересы — физик, историк, филолог, медик, юрист, артист — создавали дружеский гомон со всех сторон бытия. Всем были интересны новые знания, проблемы. Пронизывался дружеский гомон шутками, а порой и кобелиными смешками на темы плоти. Немножко вспоминали и про душу. Встречи проходили, разумеется, под звон чокающихся рюмок, бокалов, стаканов. Все друг друга перебивали. Как говорится: высока культура перебивания и низка культура выслушивания. Но это было весело и познавательно, поскольку все они неизбывно любили друг друга уже более пятидесяти лет. Правда, поредели их ряды. Печально шутили: иных уж нет и нас долечат. И в этой области Ефим был предметом грустных шуток. Профессия его, к сожалению, с каждым годом становилась всё более и более потребной членам их компании. На телах некоторых из них уже были его автографы. И он думал, что, включив Илану в орбиту их жизни, сумеет почти родственно помогать всем и по терапевтической линии. Ребята, познакомившись с любимой, одобрили его вкус. Пожалуй, это был первый раз, когда его выбор понравился всем им безоговорочно. А выборов-то было много. Но очень немногих он доводил до своей компании.

План, намеченный утром, выполнялся, словно это была стандартная операция, произведенная тысячу раз. Все равно участвовали в крике и питье, всем было хорошо. Неизвестно, что вспыхивало в мозгах друзей, но в его мыслях время от времени сверкало: «Илана. Ну, ну! Где же? Ну, сколько ж можно! Ну, хоть бы позвонила».

Катилась встреча. Шумели все. Он меньше всех. Он ждал. И он к тому же и не пил. Машина! Без машины он уже не мог. Он стал зависим от неё, словно от наркотиков. Он не пил — он ждал. И немножко кричал… прислушиваясь, не завибрирует ли на поясе у него мобильник.

Звонит! Завибрировал он.

— Я прилетела.

— Ты где сейчас?

— В машине. Еду.

— Приезжай прямо ко мне. Я бегу. Если приедешь раньше, иди в дом. Ключ у тебя с собой?

— Да. Но я только отъехала от аэропорта. Вы будете раньше. А вы где?

— Я уже бегу домой. Жду. Жду.

Он приехал раньше. По дороге забежал в магазин. Благо он на первом этаже его дома. Она же с дороги. Надо покормить. Напоить. Дома он бросился на кухню и стал готовить. До Иланы он никогда столько не занимался едой. Что-нибудь съест… и славно. А сейчас, когда он ждёт её… Да что и говорить! На плите что-то скворчит, шипит, булькает. Он бегает на балкон. Ждёт. Успел. Всё готово. Не успел — она пришла, а он не успел увидеть её у подъезда.

Пришла!

— Вот и я. Вы как?

— Любимая! Я жду. Ждал. Голодная?

— Я ела в самолете.

Он обнял её. Она прильнула к нему всем телом. И как всегда зарылась головой в его груди. Боже! Как он любил эту позицию в начале всякой встречи их.

— Ты всё же поешь.

— А вы?

— И я с тобой. Вестимо.

— А может, с дороги сначала под душ?