Любовь. Бл***тво. Любовь - [20]

— Ты моя умница, любимая. Давай посмотрим твою Ашхен и поедем. Ты куда? Ко мне можешь?

— Я сказала, что останусь в больнице.

— Господи, счастье какое! До утра значит у меня.

— А вы чего-нибудь ели? А то я купила ещё днём. Думала до театра что-нибудь приготовить. Я совсем вас запустила.

— Спасибо, родненькая. Я поел. Всё в порядке…

— В порядке! А я на что? Я же люблю вас. Не хочу, чтоб вы были несчастным… Он не дал ей договорить — прервал поцелуем. Привычно и понятно.

— Когда кого-нибудь любишь, нельзя быть несчастным. Даже, если и без должного ответа.

— Должного! Нашёл слово.

— Вот и опять «на ты». Может, дождусь полноценного «ты»!

Дома они никуда не торопились. Спокойно легли в постель. Не бросались быстрей исполнить радостный урок. Они спокойно разговаривали, переживали вечернее приключение. Говорили мимоходом о личностях, о национализме, но главное было не это. Главное их ещё ждало. Всю эту мелочевку они вскоре отбросили, потому что ничего важнее и серьёзнее любви в мире живых нет.

* * *

Дина, в отличие от Фимы, была спортивна и, может, более современна в смысле лыж, тенниса, кофе, острой пищи, турпоходов. Интеллектуальная сторона жизни была у них, как говорится, адекватна. По выходным дням Дина порой ездила с их общими друзьями то на лыжные прогулки зимой, то летом уходила в походы по Подмосковью. Слава Богу, походы на байдарках их семью миновали. Один из сыновей тоже пошёл по маминому пути, радуясь загородным потехам, второй же предпочитал утехи городские.

Однажды Дина поехала на очередную лыжную прогулку. Ефим же отдавался плотским радостям в городе. Вечером Дины не было, хотя по всем прошлым её прогулкам, она должна бы быть дома. Сначала он считал, что Дина где-то со всей компанией отогревается. Но вскоре его стало одолевать беспокойство. Исходя из правил своей жизни, он думал не больно праведно о сегодняшнем досуге своей жены. Беспокойство носило раздражительный, негативный характер. Потом… «Потом» не успело — позвонили её друзья из загородной больницы. Дина, летя с горки, сломала палку и поранила живот её обломком. Её сейчас оперируют. С ранением кишки справляются, а вот разорванную артерию они пережали инструментами и просят помощи. Ефим позвонил своему товарищу, Геннадию Петровичу, тоже сосудистому хирургу, к тому же с машиной, и они ринулись на помощь…

Кому!? Хирургам? Дине?

Там уже заканчивали работу с кишкой. Разорванную убрали. Они подъехали, как раз когда надо было что-то делать с нарушенной артерией. Ефим Борисович с Геннадием Петровичем заехали в институт и захватили нитки, инструменты, протезы — всё, что может понадобиться при сосудистых ранениях. Геннадия сразу же позвали в операционную, а Ефим не решился. Да его бы и не пустили. Эта картина, эти действия не для близкого человека. Он-то знал, с чем там можно встретиться.

Геннадий вышел приблизительно через два часа. Ефим сидел в ординаторской и только дымил своей трубкой. Местные врачи пытались отвлечь его разговорами, и он что-то им отвечал, по-видимому, не всегда впопад. Разумеется, даже курьёзные непопадания при ответе у врачей улыбок не вызывали. Все всё понимали, и их пустая болтовня была порой и не всегда удачна — просто вынужденная, немного назойливая, а то и неуместная деликатность. В такой ситуации трудно бывает найти правильную линию поведения, особенно людям, доселе незнакомым.

«Фима… Что я тебе могу сказать? Мы всё сделали. Они убрали немного, не более метра кишки. Я наложил протез на подвздошную артерию. Дефект был сантиметра три. Понимаешь, всё это-то получилось… Но… Она потеряла много крови. Они восполнили, но кровь не сворачивается». «Что, Ген? ДВС?» «Ну. Они всю свою кровь использовали. Уже из ближайших больниц кровь привезли. У ней же четвёртая группа. Редкая». «Ген, у меня тоже четвёртая. Ребята! — это он к местным докторам, — у меня тоже четвёртая. У меня берите». «Фим, у тебя же гепатит был. У тебя нельзя». «Ты с ума сошёл! ДВС! Она умирает. Заражу, что ли? Спасать надо. Ге-ена! Спасать давай».

Местные врачи почесали затылки — по закону нельзя. Но какие законы, когда умирает человек. Тогда считали, что «тёплая» кровь — прямо от донора непосредственно больному может помочь при несвёртываемости крови.

Дина лежала на операционном столе. Ефима тоже хотели уложить рядом на каталке, но он отказался и сидел рядом, в кресле. Кровь у него из вены брали шприцами и через систему капельницы вливали Дине. В какой-то момент казалось, что эффект от его крови был. Время свёртываемости несколько стало снижаться. Её перевели в отдельную палату в реанимационном отделении. Ефиму, как доктору, разрешили быть с ней.

Он до утра от неё не отходил. Сидел рядом, то проверял дренажи, то с капельницей возился. Всё это могли делать сёстры, но ему хотелось приложить максимум своих усилий. Он прекрасно понимал ситуацию, но никак не хотел примириться с нарастающей неизбежностью. В результате тяжёлой травмы, большой кровопотери, шока развились необратимые изменения различных органов. Полиорганная недостаточность.

«Господи! Сколько красивых звучаний придумали в медицине… Красивые слова — слабое утешение. Совсем не утешение. В начале было слово — слова и в конце. Слово было у Бога, к нему и возвращается». — Эта малоосмысленная словесная окрошка крутилась у Ефима в мозгу, временами он что-то выбалтывал вслух, но от Дины не уходил. На следующий день приехала подруга Дины и хотела сменить Ефима. Предложила ему поехать отдохнуть, или, хотя бы здесь у заведующего отделением, что и так предлагал ему хозяин кабинета. Не больно куртуазно он отверг добрые предложения подруги. Разумеется, она не обиделась, видя его состояние. Ефим сказал: «Идите! Идите все. Перебьюсь. Я останусь с Диной до конца. Не видите что ли!?»