Любивший Мату Хари - [69]

Встреча произошла на набережной в Челси, где Саузерленд проводил своё очередное бесполезное наблюдение. Было около часа ночи, и стоял промозглый холод.

   — Я полагаю, вы пришли получить мой технический блестящий совет, — сказал Саузерленд.

Он выпил виски, и глаза его сделались угрюмыми.

   — На самом деле это о Зелле.

   — Конечно, это о Зелле. Все эти дни о Зелле. Вы сделали её предметом разговоров целого города.

Он вновь отхлебнул из своей фляжки, и они стали прохаживаться по дорожке мимо грузовых доков и пустырей. В конце концов они достигли пешеходного мостика, откуда открывался вид на брошенный дом у воды.

   — Ничего на самом деле не изменилось, — сказал Данбар. — Мне только дали власть приглядывать за делом.

   — Но скоро вы, несомненно, получите мандат от министра. Видите ли, Чарльз, я слышал о том, что вы делаете — вроде бы незначительная болтовня в коктейль-барах, выпивки в Адмиралтействе. Ещё говорят, вы имели большой успех в Ярде.

   — Есть доказательства, Мартин... женщина и вправду, кажется, связана с разведкой.

   — И поэтому вы превратили её в свой промысел. — Он нахмурился, услышав под собой шуршание крыс. — Так что же вам нужно?

   — Она только что провела шесть интересных недель в Париже. Сейчас она возвращается в Амстердам...

Саузерленд пожал плечами:

   — Что с того?

   — Поэтому я хотел бы, чтобы вы поговорили с вашим тамошним человеком. С тем еврейским парнем.

   — Эмилем Фаустом? Он съест вас живьём.

   — Я не хочу управлять им. Я лишь хочу с ним поговорить, заручиться его поддержкой... в незначительном вопросе.

   — Вы ему не понравитесь, Чарльз. Вы ему нисколько не понравитесь. Кроме того, у него нет времени.

   — Это займёт только час, самое большее — два.

Саузерленд вновь извлёк фляжку и обнаружил, что она пуста.

   — Вы знаете, это начинает становиться грубой игрой. Мне очень не хотелось бы напоминать, не хотелось бы задевать ваше болезненное самолюбие, но всё действительно становится довольно некрасивой игрой... Сначала она унизила вас, бросив ради Рудольфа Шпанглера. Затем та кутерьма в Берлине, и теперь вы, по-видимому, собираетесь вести свою собственную войну против неё — и всё без малейших твёрдых доказательств.

   — Что ж, Мартин, в этом всё и дело. Фауст — единственный, кто может добыть нам доказательства.

   — Нам, Чарльз? Нам? Поговорите с ним, если хотите, но я пальцем о палец не ударю ради этого... понятно?

Данбар и в самом деле понимал... особенно таких, как Мартин Саузерленд, парней, которые стремятся извлечь выгоду из столкновения противоречий.

Если говорить о значении или выучке шпионов во время Первой мировой войны, то Эмиль Фауст намного опередил своё время. Тогда как большинство британских агентов были второпях обученными любителями и в основном занимались наблюдением за перемещением войск и тому подобным, Фауст укрепился в разведывательном аппарате германской разведки в Голландии. Он был «кротом» (агентом, внедрившимся в иностранную разведку) задолго до того, как изобрели этот термин. Говоря точнее, он служил помощником по оперативным вопросам Карла Г. Крамера, управляющего берлинской резидентурой и директора информационной службы. Как голландец с германским и с британским прошлым Фауст также пользовался довольно значительной свободой и, следовательно, периодически появлялся в Лондоне.

Худой человек, с угрюмым выражением лица, но с мягким голосом, странно привлекательный, обычно одевавшийся как представитель богемы, он был бойцом и независимым оперативником, что, безусловно, раздражало даже самых опытных офицеров, ведущих дела.

Данбар встретил Фауста в пятницу вечером, холодным вечером с туманом и висящим в воздухе дождём. Фауст сошёл на берег предыдущей ночью и, по-видимому, собирался остаться и на выходные. Немцы предполагали, что он встретится в Портсмуте с агентом для инструктажа. Данбар, однако, нашёл его в безопасном доме далеко от канала Регента.

Там прислуживала экономка по имени Лилли, так надоевшая Фаусту, что он отослал её прочь. В камине горел огонь, но стены, казалось, поглощали тепло. Когда Данбар вошёл, Фауст сидел за столом в полутьме.

Никаких любезностей, обычных между агентом и ведущим офицером, не было: не последовало ни предложения выпить (хотя бутылка скотча стояла в буфете), ни вопросов об общих знакомых. Фаусту явно не нравилось вторжение Данбара, и он хотел, чтобы тот убрался как можно скорее.

Он начал с того, что сказал: Саузерленд уже объяснил, что нужно, — а затем пустился в общие описания усилий германской разведки в Амстердаме. Он был совершенным наблюдателем, не привносящим в дело ничего от себя, только фиксируя то, что сам видел и слышал. Его голос звучал ровно, как всегда, но он не смог удержаться от улыбки, когда описывал сердечный приступ у германского военного атташе.

По большей части Фауст говорил о Крамере и его голландском аппарате. Он сказал, что в подчинении у Крамера находится семнадцать мужчин и женщин, а оперативный бюджет рассчитан на 25 агентов. Крамер, однако, едва ли преуспел в вербовке и половины от этого количества: пенсионеры, которым платили несколько золотых в месяц, чтобы они наблюдали за берегом, ночной портье в отеле “Европейский”, один или два знакомых из кабаре возле Торбекеплеин. Помимо поддержки этой довольно жалкой сети, Крамер беспокоился о своём положении в Берлине. Он также постоянно давил на Фауста, чтобы тот снабжал его женщинами.