Любивший Мату Хари - [4]

   — Так вот что ты делаешь с той велосипедисткой!

Художник проворчал:

   — Они не закончены.

   — Но они хороши, Ники. Очень хороши. — Он шагнул назад к окну и подкрутил газовый рожок. — Я сказал бы, что это самое лучшее из того, что ты сделал.

Грей пожал плечами и налил второй стакан бренди.

   — Она — трудный объект.

   — Да, но ты удивительно справился с ней. Мне особенно нравится, что ты сделал с глазами.

   — Глаза — дрянь. — И он налил третий стакан.

Какое-то время они пили молча — Грей, закурив сигарету и глядя на индиговое небо[5] и крыши, де Маслофф, всё ещё уставившись на рисунки.

   — Хочешь скажу? — наконец спросил де Маслофф. — Думаю, у тебя с этой девушкой начинается что-то серьёзное.

Грей посмотрел поверх своего стакана.

   — М-м-м?

   — Думаю, у тебя начинается что-то серьёзное с этой маленькой велосипедисткой.

   — Я не понимаю, о чём ты.

   — О, но это прямо здесь, в рисунках. Я вижу это.

Грей поставил стакан:

   — Я не понимаю, о чём ты говоришь.

Маслофф улыбнулся:

   — Понимаешь.

Он плохо спал той ночью, затем на рассвете проснулся от грохотания грома и шума ливня. Он потратил много времени на промывку кистей и грунтовку холста, потом уселся на стул возле окна, ожидая. Когда назначенное время наступило, а затем прошло, он стал поглядывать на остатки бренди. Всё же верно, Маслофф прав, это становится серьёзным.

Незадолго до того, как дождь кончился, он услышал, что она поднимается по лестнице. Она вошла с чёрным зонтом. Холод разрумянил её щёки, но глаза были почти такие же.

   — Я думал, вы не придёте, — услышал он собственное бормотание.

   — Не приду? Из-за небольшого дождя? Я люблю дождь.

Он сварил ей кофе и добавил туда бренди, высыпал остатки угля на поленья. Когда она, обнажённая, наконец вновь появилась в комнате, он сделал вид, что рассматривает более ранний рисунок, а на самом деле следил за её движениями в треснувшее овальное зеркало. Он всегда любил эти беспечные мгновения между раздеванием и тем моментом, когда она примет нужную позу. Он любил то, как она шла на цыпочках, то, как пропускала волосы сквозь пальцы.

Он работал методически, только самыми простейшими линиями. Он работал с тенями, потому что, если ты чувствуешь тени, форма позаботится о себе сама. Он использовал то, чем владел лучше всего, и отбрасывал всё остальное. Он просто пытался нарисовать девушку... до тех пор, пока она не начала оживать на холсте — таинственно прекрасная девушка из ниоткуда.

Он сидел истощённый, отдыхая в кресле со стаканом дешёвого вина. Она скользнула в свой халат, закурила сигарету, он впервые за всё время не обращал на неё внимания.

   — Картина закончена?

Он кивнул:

   — Почти.

   — Можно взглянуть?

Он опять кивнул, затем прикрыл глаза и услышал, как она шепчет:

   — Но это и вправду я!

Он глубоко вздохнул:

   — Я рад, что вам понравилось.

   — Нет, Ники, я люблю её. Она прекрасна, по-настоящему прекрасна.

Девушка шагнула назад к стене, и хотя он по-прежнему не смотрел на неё, он знал, что она всё ещё разглядывает картину.

   — Вы должны были сказать мне, — произнесла она спокойно.

   — Сказать?

   — Что вы можете так рисовать.

Она положила сигарету, откинула волосы назад. Дождь лил опять.

   — Если вы захотите порисовать ещё, я могла бы прийти завтра.

Он покачал головой:

   — Нет, не завтра.

   — Почему?

Но прежде, чем он смог ответить, она опустилась на колени рядом с ним и взяла его руку.

   — Я очень хочу, чтобы вы рисовали меня ещё, Ники. Я действительно очень хочу.

Он совершенно не мог спастись от её взгляда и томительного аромата её волос. Первый поцелуй вышел неуверенным. Потом она, не говоря ни слова, направилась к кровати, а из соседних комнат не долетало никаких других звуков... только шелест дождя.

Он медленно двинулся к ней, стараясь запечатлеть в своём сознании её пленительную позу на раскрытой постели. После второго поцелуя она лежала очень тихо, пока он нежно проводил рукой по её животу, её гладким бёдрам, бокам. После третьего поцелуя она слегка выгнулась, поднимая к нему свои груди...

И позднее, спустя годы, когда все скажут, что она была необыкновенно искусной любовницей, Грей всё ещё будет помнить ту, довольно стыдливую девушку, по-настоящему смешавшуюся, когда он вновь прикоснулся к ней.

В ранних портретах Маты Хари кисти Грея есть что-то неуловимое, что-то не поддающееся определению, словно выпадающее из фокуса. Де Маслофф сказал, что вначале художник на самом деле знал о ней очень мало, и, возможно, именно это мы и видим: исключительно красивую девушку, которая появилась неизвестно откуда.

Было половина девятого вечера, когда де Маслофф наконец разыскал своего друга — ссутулившегося в кресле у окна, пристально рассматривающего жёлтый туман. На столе всё ещё стояли стаканы, одеяла валялись на полу... но портрет теперь стоял в углу, прислонённый к стене.

   — Да, это изумительно, Ники. Тебе удалось сделать так, что она похожа на ангела.

Грей потянулся за сигаретой — ещё один усталый жест.

   — Она милая девушка, Вадим.

   — Конечно.

   — И мне она нравится.

   — Неудивительно.

   — И я твёрдо намерен увидеть её снова.

Туман, повиснув над лужами с дождевой водой, казался теперь неопределённо жёлтым. Долетали звуки проходящих внизу фургонов и крик бродячего торговца.