Согласимся, что в основе сатиры Льва Толстого лежит этот общий признак. В чем же своеобразие Толстого-сатирика? Л. Мышковская говорит в своей книге, вступая с собой в явное противоречие, что вот классики русской сатиры — Гоголь, Щедрин — создали ряд ярчайших сатирических образов, а «герои толстовских обличительных произведений в основном не являются сатирическими образами», так как «сатира Толстого главным образом направлена на строй, на… институты государства, на быт и нравы высших классов; процесс срывания масок совершается через обличительный показ ряда побочных вводных персонажей и обстановки».
Последнее замечание — о второстепенных персонажах и обстановке — было бы верным наблюдением, если бы ряд предшествующих неточностей и ошибок не лишал его смысла. Прежде всего — нельзя согласиться с полнейшим уравнением сатиры, сатирического образа, с одной стороны, и обличения, «срывания масок», с другой стороны, как будто это всегда одно и то же. Потом — из того, что сатира Толстого «направлена на строй, на институты государства, на быт и нравы высших классов», еще не следует, что «герои толстовских обличительных произведений не являются сатирическими образами». Ведь сатира Гоголя и Щедрина тоже направлена не на что другое, как на общественный строй, институты, быт и нравы — и, конечно, прежде всего нравы высших классов. Наконец, что значит эта оговорка: «в основном не являются сатирическими образами»? А какими они являются? И на какую долю они «являются»? Обо всем этом Л. Мышковская не сказала ничего. А это значит, что ей не удалось осветить поднятый ею вопрос.
Нет необходимости рассматривать здесь всесторонне теорию сатиры. Достаточно припомнить некоторые из основных положений. Прежде всего сатира — это, несомненно, оценочная категория, один из видов идейно-эмоционального отрицания изображаемого. Сатира проявляется предпочтительно в использовании эффекта комического, смешного. Пусть зачастую комизм сатиры принимает ужасные формы, пусть сатирику «негодование диктует стих»; все же сущность сатиры — это уловление комического в том общем эстетическом смысле, который определен Чернышевским как «безобразное, которое усиливается казаться прекрасным».
Сатира выражает особенно резкое обличение чего-либо неприемлемого, чтобы зло высмеять его, «изыздеваться».
Как мы уже напоминали, сатира является столь острым оружием потому, что имеет перед собой самые глубокие и самые болезненные из всех жизненных противоречий. Но это не значит, что каждое литературное выступление, носящее объективно характер разоблачения, ожесточенной критики, уже от одного этого несет в себе элементы сатирического отношения к действительности. Что нужно, чтобы мы имели в таких случаях право говорить о сатире? Прежде всего нужна так называемая «аттическая соль» — желчный юмор. Нужно, чтобы предмет, лицо выводились на унизительное осмеяние так, что осмеянный явился бы перед нами, «как связанный заяц» (Гоголь).
Отсюда и известные черты сатирической формы, сатирического стиля. Если в центре произведения находится сатирический образ, тип, то для того, чтобы быть истинно сатирическим образом, в котором вполне выявлен комизм безобразного, он не должен сохранять форму элементарного правдоподобия, безусловного сходства с реальностью. Образ в сатире всегда подвержен тенденциозной деформации, «искажению» сравнительно с неким прототипом или прототипами.
Чтобы сатирически осмеять экстатический культ рыцарских подвигов, худосочную и ходульную романтику, нужно было посадить хитроумного гидальго на тощую клячу, нахлобучить на него бритвенный таз и пустить сражаться с ветряными мельницами. Чтобы были «вдрызг высмеяны», по словам Ленина, бесконечные бюрократические заседания, понадобилось, чтобы в стихотворении действовали половинки людей — «до пояса здесь, а остальное — там». Это случаи крайние; но, независимо от степени осуществления, тенденция сатирического стиля всегда такова.
Есть ли эти черты, характеризующие сатирический способ изображения, в героях обличительных произведений Льва Толстого?
Основные образы людей у Толстого столь близки действительности, столь натуральны, соразмерны, что, хотя автор резко отрицает и осуждает мнимые достоинства этих людей и общественный строй, делающий этих людей нравственными уродами (например, Берг, Познышев, Мариэтт, Иван Ильич), на этих образах, как вообще на всем содержании поздних вещей Толстого, лежит лишь некий сатирический отсвет, который трудно уловить в каждом отдельном месте текста, за исключением самых явных случаев. К числу же таких явных случаев, когда сатирическое отношение автора вполне явственно и как бы «навязывается» читателю, принадлежит хорошо обследованный Л. Мышковской прием чисто языковой сатирической экспрессии. Речь идет о таких моментах, когда сатирическое отрицание высказывается Толстым в прямом ироническом заявлении-формуле: «ненужный член ненужных учреждений» — об отце Ивана Ильича («Смерть Ивана Ильича»); в выраженной тенденциозно постоянным рядом эпитетов враждебной и насмешливой эмоции: многократно «приятный и приличный человек» (о самом Иване Ильиче), «известного рода» люди, «известного рода» комфорт — о знакомствах и новой квартире Ивана Ильича. Наиболее выразительный пример такого рода в «Воскресении» — это характеристика товарища прокурора, выступающего с речью на суде: «Товарищ прокурора был от природы очень глуп, но, сверх того, имел несчастье окончить курс в гимназии с золотой медалью и в университете получить награду за свое сочинение о сервитутах по римскому праву, и потому был в высшей степени самоуверен, доволен собой (чему еще способствовал его успех у дам), и вследствие этого был глуп чрезвычайно».
