Любить не просто - [7]

С того сентябрьского дня, казалось, она не разжимала губ и не поднимала от книжек глаз. Разве что на уроке, когда ее вызывали к доске. Как бы само собой получилось: Таня стала признанной отличницей, лучшей ученицей в школе. Неутомимая в труде… точное логическое мышление… блестящая, хорошо тренированная память… Эти разговоры на педагогическом совете доходили до учащихся и еще больше закручивали в ее душе пружину одержимости. Она не знала, как назвать чувство, переполнившее ее существо. Иногда ей казалось, что идет навстречу любви, что сердце наполняется какой-то неведомой силой, которая расковала ее дремавшую волю и в то же время опутала ее добровольно взятыми на себя обязанностями.

Однако думать об этом не хотелось. Таня неслась по жизни окрыленно, весь мир был для нее наполнен радостью и добром. Каждая травинка хранила для нее свою тайну. Каждый мотылек шелестел ей крыльями, и она слышала его сказку о высоком небе и высшем земном счастье — любви. Каждая снежинка или ледяная сосулька, свисавшая над стеклами окон в дни оттепелей, таили в себе загадку чего-то прекрасного, чистого, ожидавшего ее в будущем. От этого она чувствовала себя выше, сильнее, богаче других. И внешность ее неожиданно начала изменяться, расцвела, отгранилась напряженной работой мысли.

Так миновал год. А за ним и второй.

Санька приезжал летом домой, но ненадолго. Через несколько дней снова уезжал, во время каникул он где-то работал и поэтому не задерживался на побывках. Его мало кто видел в селе. Но Таня верила в свою мечту. Она знала, что та встреча состоится, и готовилась к ней.

На Глубокие Криницы упали синие снега. Внезапно улеглись колючие степные ветры, будто попрятались в оврагах. Задремали под сугробами огороды и сады. Под тяжестью белого толстого слоя перекосились плетни вокруг дворов. Хаты потонули в заносах по окна. В синих вечерних сумерках они призывно мигали теплыми огоньками в маленьких замерзших стеклах. Вдоль обезлюдевших улиц тонко вызванивали обмерзшими ветвями стройные тополя. Только под вечер улицы наполнялись поскрипыванием снега под ногами и смехом, с которым проносились веселые ватаги молодежи.

Несколько раз Таня прибегала в клуб посмотреть, нет ли там какой-нибудь афиши. Она знала, что уже поприезжали из города на каникулы студенты и всем охота на них поглядеть. Да и своим, криничанским, не сиделось дома длинными зимними вечерами. А тут еще… Или, может, ей показалось, будто Саньку видела у колодца? Бежал в одной шапке да в пиджаке с полными ведрами. Вода из них разбрызгивалась, как бы обливала ее сердце холодом… А может, это и не он?.. Пока скоблила ногтем намерзшее оконное стекло, чтобы разглядеть его как следует, никого уже у колодца не было…

Действительно, на дверях клуба висело объявление, что вечером будет играть патефон и будут танцы. Танцы? Это не для нее. Она еще ни единого раза не была на них. И вообще не доросла еще для танцев! Парни засмеют! Хотя она уже и в десятом классе, но ростом не вышла. Мать говорила, что это все из-за тех книжек.

Как же быть? Что придумать?.. А вот что! Она побежит сейчас к подруге, к Параске Гарагуле. У нее есть санки — и будут они возле клуба спускаться с горки. С самой Ясеневой горы будут лететь прямо к дверям!.. Вот так и увидит всех, кто придет сюда.

К ним с Парасей по дороге присоединились еще две дивчины. И не опомнились, как на их санки уже навалилось столько желающих, что полозья застревали в снегу и не могли катиться с горы. Все, кто шел на танцы, заворачивали на Ясеневую гору и просили девчат спустить их вниз. Санки переворачивались, буксовали, их заносило куда-то в сугробы — и все разлетались в разные стороны. Смех и визг перехватывали дыхание, иней высеребрил брови, ресницы, волосы. Поднимались снова и снова, цеплялись друг за друга, падали, разгоряченные и хохочущие, клубком скатывались с горы. До танцев ли?

А за дверями клуба одиноко шипел патефон. Заведующий клубом — высокий, плечистый криничанский красавец Кирилл Филиппович Носенко — оскорбленно сложил руки на груди, шевелил правой густой бровью и завистливо поглядывал в окно, как бурлит веселье на Ясеневой горе. Кривил губы. А еще студенты! Забавляются, как дети. Хоть в городах, да и по столицам учатся, а культуры так и не набрались. Вместо того чтобы идти в клуб на танцы, в этот большой и светлый зал, который он так тщательно сегодня подметал и обвешивал новыми плакатами, они швыряются снежками. Гляди! И тот медик с ними! Тоже в детство ударился!..

Однако заведующий клубом Кирилл Филиппович, как с шутливой почтительностью величали его односельчане, не терял надежды. В свои двадцать пять лет он непреклонно верил, что любые предлагаемые им развлечения выше некультурных игрищ.

Поэтому продолжал скептически шевелить черной бровью и упорно глядел в незамерзшее окно (никакого теплого духа тут не витало до его прихода, потому и на стеклах не осела влага). Кирилл глубже надвинул на лоб высокую смушковую шапку и тихо насвистывал в такт музыке, ревниво наблюдая за оравой на Ясеневой горе. Чьи ж это санки? Не Самойленковой ли? Вон той малой? Фью-фью-фью… гляди! Студента везет! Медика того!..