Любить не просто - [40]

Распахнулась одна дверь, хлопнула другая. Ольга Петровна удивленно вскинула глаза. Руки у нее занемели — она несет целую груду папок. Прислушалась. Неужто опять какая-то новость в их институте?

Ольгу Петровну страшили неприятные события и новости. Ей казалось, что каждая новость непременно нарушает ритм творческой жизни, вредит делу. Только недавно пережили все они незадачливую Славкину свадьбу. Неожиданно люди точно разделились. Одни искренне сочувствовали, другие радовались. Откуда оно, это злорадство, у них? Да еще к девушке, которая только начинает распрямляться, как молодая верба весной, и выходит на свою дорожку. Нет, не по душе все это Ольге. Да еще если бы только ограничились пересудами. А то даже на собрании Соцкий кинул реплику: «В научных оценках нужно быть осмотрительнее, так же как в личной жизни». Славка побледнела на трибуне. К чему она выступила тогда с критикой общепринятых гипотез Олега Евгеньевича? И этот Соцкий, который недавно еще так красноречиво (о, это он умеет!) с гордостью бросал: «Наша Мирослава — Жанна д’Арк в науке», теперь так кольнул ее в самое сердце. Девочка не могла продолжать, сбежала с трибуны…

Ольга Петровна осторожно подошла в дверям приемной и отшатнулась. Оттуда вылетел черноусый парень и как вкопанный стал перед нею. Коля Куренной — дамский любимец.

— Простите, я вас напугал? Давайте помогу… Что ж это вы сами носите такие тяжеленные папки? Да вы только крикните хлопцам — мигом все перетаскают. — Он говорил быстро, от этого усы его смешно шевелились.

— Спасибо, я и сама. У каждого своя работа.

— Какая там работа! — Коля энергично отобрал у Ольги Петровны папки. — Разве вы не видите, что сейчас не до работы? Ведь это просто поразительно! Кто бы мог подумать? А он сделал.

— Кто — он? Я что-то не соображу.

— Да вы что? Не знаете? Наш Борис Николаевич… Вот взял и отказался…

— От чего, Коля? — уже совсем растерялась Ольга Петровна. — Ты все по порядку расскажи.

— Как от чего? От выдвижения на премию имени Александра Ольшанского… А куда все это нести? Не стоять же мне вечно с таким грузом.

— Боже мой… Отказался! — Ольга Петровна от неожиданности округлила свои маленькие, светлые в крапинках глазки. — Это… удивительно. На него вроде бы непохоже.

— Вот все и удивлены. Оказывается, человек вовсе не такой, как о нем думали. Куда сложнее!

Ольга Петровна не отрываясь глядела на Куренного, точно хотела услышать от него объяснение происшедшему.

— Это… принимают за порядочность? И в это верят?

— Кто как. А вы?

— Я? Нет, я не сомневаюсь. Я рада, что так.

— Бумаги эти прикажете и дальше держать или все же куда-нибудь отнести?

— Да, да, сюда… Идите за мной.

Ольге Петровне такая новость непонятна. Но приятно одно — она ошиблась в человеке, думала о нем хуже. Ольга работает с Медункой в институте не первый год. Пришли сюда почти в одно время. Он — научным работником с руководящего министерского поста, она — лаборанткой. Энергичный, подвижный, остроумный, Борис умел понравиться с первого взгляда. Но у нее вызывал двойственное чувство. Почему-то не по душе была ей услужливая улыбка в карих глазах, готовность прийти на помощь собеседнику — хотя бы стул пододвинуть или одновременно встать с места. Эрудированный, работящий, компанейский… Что еще нужно человеку? Но Ольга Петровна не могла симпатизировать Медунке.

Какая-то внутренняя неприязнь понуждала ее внимательно следить за ним, особенно за его выступлениями в печати. А выступал он часто. Так что уже привыкли к его имени и читали только подпись. Потому что каждое выступление начиналось примерно одинаково: еще одно заметное явление надо приветствовать! Или — еще одно выдающееся событие, и так далее. Печатал Медунка и многочисленные критические заметки — рецензии, эссе, обзоры. Его все же не принимали всерьез как исследователя, зато и врагов у него не было. Со всеми был в дружбе. Недаром Соцкий прилепил ему эпитет — «гибкий». Все недолюбливают Медунку, а в чем-то определенном упрекнуть не могут. Со всех сторон, куда ни кинь, все как будто правильно. И популярность успел приобрести. Не каждый может похвалиться в его годы двумя томиками работ. А Медунка — пожалуйста! Любопытно, что это никого не удивляло и не вызывало зависти. Мол, Медунка и есть Медунка.

Ольга Петровна про себя считала его бескрылым пустозвоном. Ее тошнило от этого трафаретного пафоса по любому поводу, а то и без повода. Не было у него излюбленных тем, писал обо всем, отстаивал любую точку зрения с одинаковым подъемом, настойчивостью и пиететом. Медунка щедро сыпал красивыми словами в адрес тех, кто этого желал. А в желающих недостатка не было. Впрочем, слова эти не трогали сердца и не тревожили мысли, проплывали мимо, как обманчивые миражи…

И смотри, вон он какой, оказывается, Медунка.

Она ему, правда, ничего обидного не говорила… За всю жизнь никому не сказала плохого слова… Но, в сущности, хорошо это или плохо — молчать, когда нужно говорить и даже кричать? Ты разберись сперва, Оля, может, это не так уж и хорошо — никого не осуждать, делать вид, что всем довольна. Может быть, главное в том, чтобы, осуждая кого-то, оставаться не завистливым и честным?