А тот в ответ:
— Нестерка я, старого Нестера сын, что на Ивана Купалу родился.
Смотрит — и правда, вон и груши сладкие из поповского сада в руке. Понял старик: пришла его пора умирать. Ну что ж, жил не тужил, куда душа просилась, туда и ноги ходили, а сколько ни ходи, домой все равно всем надо, через тот лужок, где на горке рощица.
Созвал Нестерка родню, что расплодилась от него, собрал односельчан, так и так, говорит: «Кому должен, всем прощаю». Лег на лавку да и помер.
Порвался серебряный шнур…
Раскололась золотая чаша…
Разбился кувшин у ключа…
Заголосили бабы, засуетились мужики, кто батюшку звать побежал, кто за Кривым Якимом, что копал всем последнюю каморку, кто доски строгать. Самый старший из внуков, сам столетний старик, почесал в затылке: «Ну что ж, не хотел жить, пусть лежит. Наше дело стариковское, только помирай, а гроб всегда найдут».
Говорят: родиться — не твоя работа, помирать — не твои хлопоты. Так ли, иначе, за полдня собрали, что нужно, все как по обряду положено выполнили, отнесли на кладбище, стали вокруг ямы. Бабы свое дело знают, подвывают, мужики понурились — вот, живешь, живешь, а потом четыре доски, земли трошки, и всех делов. А батюшка все басом, басом читает, проделки Нестерки перечисляет, все его шутки он, как корчмарь долги, запомнил. Перебрал половину, махнул кадилом, а оно сорвалось, да дьякону прямо в лоб!
Мужики давай кривиться, улыбки в горсти прятать, а Нестерка в гробу как расхохочется! Любил покойник посмеяться, водился за ним такой грех, и здесь не смог сдержаться. Люди с перепугу — кто куда. Батюшка через молодой ельник сиганул, напрямки, просеку проложил, дьяк впереди всех козлом скачет, бабы в юбках путаются, мужики чешут без оглядки, словно кто припек пятки, с криком, воплями вмиг и разбежались.
Один Кривой Яким застыл от удивления, как певень после кукареку. Не то чтобы он посмелее других был, просто с самого обеда на заработанную полтину уже успел помянуть Нестерку, и ноги сплелись, и резвость пропала, и бежать никакого желания.
А Нестерка вылез из гроба, осмотрелся и говорит ему:
— Ну что стоишь, как дурень на свадьбе. Шил грешно, помер смешно и жив остался. Чего дивиться?
— Да оно, вот, того… копал, копал, и все зазря… Что теперь с ямой-то — не нужна, значит, а что с ней делать? Еще и полтину назад спросят…
— Ну, брат, полтину, вижу, из тебя с урядником не вытрясешь. А в яму эту соберите-ка лучше всех корчмарей, что спаивают нас, соберите панов, а еще лучше панских холуев — от них беды больше, соберите горе свое, злыбедень, темноту свою, все несчастья свои — да и закопайте. А мне, пока есть на этой земле смех, и пожить не грех.
И сон-то оказался в руку! Сказал и пошел себе дорогою, той самой, по какой раньше гулял. Говорят, и по сей день ходит по Белоруссии. Видели его и в Пинске, и в Минске, и в Бресте, и в другом месте. Присмотритесь, может, и сейчас где-нибудь среди вас ходит. А если увидите, то зовите его в гости, он не преминет вас наведать, за одно и пообедать, будет вам побасенок воз и смеху до слез.