Любимый ястреб дома Аббаса - [26]

Шатаясь, побрел я куда-то, подталкиваемый бессловесной девушкой. Упал на свободную лежанку, пахнущую бараном.

Яростным огнем горело плечо, рука и весь бок, но почему-то сейчас боль эта уже не пугала — теперь это была какая-то правильная, веселая, согревающая боль. Хотелось спать, и было совершенно неважно — гонятся ли за мной двое, а то и трое неизвестных, или отстали. Мое путешествие было все равно закончено, и больше я попросту не мог уже сделать ни шагу.

Вяло и как во сне следил я, как на пустовавшую лежанку рядом со мной долго, на ощупь укладывался длинный детина; лицо бедняги, включая глаза, было почти полностью скрыто повязкой. Он улегся, вздохнул долгим-долгим вздохом — и, видимо, сразу же заснул.

Заснул и я, и все дальнейшее уже было лишь сном. Две тени легли на меня — длинные-длинные, они протянулись от самого входа в шатер. Ужаса не было — я знал, что следует лишь провалиться в сон еще глубже и приснится что-то другое. Может быть, даже — голос Заргису, говорящей мне при очередной встрече: я все о тебе знаю, ты прошел великий Путь уже восемь раз, тебе завидуют все торговые дома, твоим покупкам нет равных, ты стал знаменит. И я рада.

Но совсем другой, поистине кошмарный, сон все не уходил. Два человека оказались совсем близко. Один остановился чуть поодаль и даже повернулся ко мне спиной, высматривая, не входит ли кто в шатер. А второй чуть нагнулся надо мной, и рука его начала выползать из-за пазухи. И поскольку все это был только сон — такой сон, когда нельзя шевельнуть ни рукой, ни ногой, — то я совершенно не удивился, увидев, как веером разворачивается деревянная рукоятка и из нее появляется чуть искривленное жало тонкого ножа.

Да, в конце-то концов, когда же этот сон пройдет! Это ведь не я, и это происходит не со мной, хотелось мне крикнуть изогнутому в поклоне убийце. Мое место в этом мире — или под звездами Пути, среди голых камней и высохших речных русел, или среди потоков разноцветного шелка, струящегося в руках слегка раздраженного продавца. Вот он, стоящий на высоких сандалиях-подставках, со свисающими до пояса складками рукавов, в бурой шапке с торчащими шпильками, с жидкой бороденкой в три волоска. А вот чуть нахмуренный и придирчиво рассматривающий рулоны его товара согдиец — это я, настоящий я. Меня не может быть здесь, в городе бунтовщиков, где убивают людей и насилуют женщин, где я не понимаю ничего и не знаю никого. Я не могу валяться тут, раненный неизвестно кем и почему, с пульсирующим плечом, под кинжалом, который сейчас опустится на меня из-под полога шатра.

И тут длинной и призрачной тенью начал подниматься раненый с забинтованной головой, лежавший по другую сторону от меня. Человек этот как бы совершал одно длинное непрерывное движение — он одновременно левой рукой срывал повязку, и из-под нее показывалось знакомое лицо с чуть сплющенным, вдавленным носом и выпяченным подбородком. Правую же руку он вытягивал через мое тело в сторону убийцы, в руке этой мгновенно проблеснуло длинное, очень длинное, изящно выгнутое лезвие. И в этом бесконечном движении левое его плечо как бы отворачивалось от меня все дальше, он почти падал в повороте, а меч в правой руке с усилием тянул на себя, как веревку.

Тут мне во сне показалось, что нависшего убийцу с его кинжалом стошнило прямо на мою грудь — потому что он издал странный кашель, и что-то теплое полилось из его рта.

А длинный человек с мечом уже перешагивал через его и мое тело, двигаясь ко второму убийце. Но тот сделал что-то очень странное. Он не стал защищаться — было ясно, что шансов у него против меча не было никаких, и даже бежать, перепрыгивая через лежащих, тоже было бессмысленно, — а вместо этого неумело ткнул сам себя точно таким же длинным тонким ножом куда-то под ребра и начал опускаться, еле слышно произнося слово с длинной буквой «е» в конце.

Я потрогал пальцем густую жидкость, которой была залита только что выданная новая куртка, вздохнул и заснул беспробудно.

ГЛАВА 6 Паиридезо

Кажется, я проспал целые сутки или чуть меньше, проснулся полностью счастливым и увидел устремленный на меня упорный взгляд светло-серых глаз.

Длинный воин сидел рядом и никуда не спешил. Более того, он и на воина-то сейчас не был похож — куда девался этот длинный меч? Я спокойно и внимательно рассматривал его лицо с выдвинутым вперед подбородком и резкими, будто рукой художника обозначенными складками кожи.

Потом, не поднимаясь, наклонил голову (попросту прижал подбородок к груди) и сказал «спасибо».

Воин кивнул.

— Опасности больше нет? — прервал я, наконец, молчание.

Воин чуть сжал губы, поразмышлял, а потом опять кивнул. Я задумался и задал, как я сейчас понимаю, самый правильный в этой ситуации вопрос:

— А почему?

Вот тут я снова (после каравана) услышал, наконец, его голос — негромкий, уверенный и хрипловатый. И подумал, что голоса настоящих певцов вовсе не должны быть обязательно высокими и чистыми — если бы, например, этот человек вдруг решил запеть, то послушать его пришли бы многие.

— А потому, что те люди были очень плохо обучены. Они увлеклись, это дорого им обошлось. А дальше… ведь обычно они делают все заранее. Нанимаются на работу, перестают вызывать подозрения. Готовятся. Значит, пока вы здесь, под этими шатрами, новые убийцы должны устроиться в больницу или помощниками лекаря, или больными. Что нелегко, великого целителя Ашофте не обманешь. И затем они наносят удар неожиданно и так, чтобы все видели. Значит, у нас еще есть несколько дней.