Любимый руководитель - [3]

Суровое лицо Бонг–ила раскололось в широкой улыбке. Было очевидно, что три тысячи триста юаней — это все, что крестьянин имел, и брокеру даже льстило, как, наверное, польстило бы продавцу героина, что он предлагает покупателю столь отчаянно желанный товар.

Янг–шик отдал деньги, избегая радостно–дружелюбного взгляда Бонг–ила, переждал его поздравления, похлопывания по спине, уверения в том, что тот не пожалеет; здесь Бонг–ил чуть не ляпнул, чтобы тот не волновался, она просто шикарна в постели, несмотря на возраст, двадцать с чем‑то, старовата для его вкуса; он предпочитал пробовать четырнадцати-, пятнадцатилетних, которых покупали сутенеры и миллионеры — его лицо отобразило все это, когда он в последний раз подмигнул Юн–джу. Потом, увидев, что он здесь не нужен, он выскочил, насвистывая, направился к машине, где шофер сидел, закинув голову и открыв рот, будто убитый за рулем, но быстро оживился, когда его босс постучал в стекло. Янг–шик закрыл дверь и вернулся к новому ощущению в своем доме — присутствию жены.

Несколько мгновений двое сидели рядом. Он взял ее за руку, раздумывая, когда будет уместно предложить ей пойти в кровать, затем покраснел, увидев, что она прочитала его мысли. Вместо этого он сказал: «Я так понял, что ты была журналисткой.»

— Да, но это ничего не значит. Я писала то, что мне говорили.

— У тебя есть образование?

— Я закончила университет имени Ким Ир Сена в Пхеньяне.

— Я так сильно мечтал поступить в университет. У меня отлично шла математика. Но пришлось бросить школу, чтобы помогать отцу по хозяйству, так что я необразованный мужлан. Я надеюсь, тебе будет не очень скучно со мной. — Он слегка улыбался, подтрунивая над собой, и она не смогла сдержать улыбки.

— Я уверена в том, что сельское хозяйство тоже очень интересное дело.

— Ты первая женщина в моей жизни, которая так считает. — Они помолчали, размышляя. Ему вдруг пришло в голову предложить: «Хочешь чаю?»

— С удовольствием.

— На полке там стоит коробка. Я бы тоже выпил чашку. Видишь, чайник стоит рядом с ней.

2

Янг–шик был невинным, как и Юн–джи, когда она покинула Хонгван, и их первые попытки быстро завершались из‑за его поспешного энтузиазма, и она честно надеялась, что так и будет продолжаться, но на третью ночь все получилось как надо, по крайней мере он так думал, и после этого его сердце сразу погрузилось в меланхолию, и он снова и снова целовал ее лицо и плечи, затем говорил о желанном сыне, о радостях семьи, о том, как его мать и отец украдкой шуршали под простынями, думая, что он спит, и долго, пока ему не исполнилось семь или восемь, он думал, что они ищут что‑то потерянное в темноте. Но когда он уснул, Юн–джу лежала без сна, дрожа, пытаясь отвести свой внутренний взор от болевой точки на сердце, хватаясь за разные мысли, как мотыльки пролетавшие через ее ум: папа, его сильные руки, грусть, которая захватила его, когда я пришла из школы и повторила свои уроки: Отец Нашей Нации, который светит над нами, как солнце, и пробормотав, «Он гордился бы тобой, дочка», он застыл с газетой на коленях, не читая, а уставившись в стену, не в силах выбраться из сковавшей его тоски; нет, что‑нибудь порадостней: надо думать о маме, очень давно, когда была еда, она тогда вернулась из поездки во Владивосток с мешочком конфет в яркой обертке с верблюдами и пальмами, и положила его на полку, где я не могла его достать, когда я топала ногами и говорила Я хочу Я хочу Я хочу, бессовестная негодяйка; надо думать о доме, о свете свечи, отражавшемся на инее, разросшемся на стене в гостиной до размеров матраса; надо думать о работе, о спагетти электрических проводов, прикрепленных к потолку в редакции, о новорожденных тараканах, загадивших ящики столов, о советском холодильнике в вонючей столовке без еды, о часах, просиженных на чьих‑то речах и парадах, с целью написать что‑нибудь, что никогда не имело никакого значения ни для кого, Во вторник в Хонгване Кангдонгская средняя школа была переименована в Героическую Кангдонгскую среднюю школу, потому что среди ее выпускников была дюжина героев труда Республики, пожертвовавших свои жизни во имя светлых идеалов чучхэ, которые сбили с толку и потрясли американских агрессоров и их южных корейских наймитов, такие герои как Ри Чун До, который собственным телом защитил портреты Президента Ким Ир Сена и маршала Ким Чен Ира и спас многих товарищей по революции от взрыва ручной гранаты и теперь наслаждается вечной жизнью (но даже когда пишешь — бездумно, буквы гуськом выплывают из тумана подсознания — хочется спросить, Что за граната? И зачем взрывать портреты? И если на то пошло, какая может быть вечная жизнь в марксистской вселенной?) Она лежала в темноте, тщетно пытаясь отвлечься от черных накатов паники, и ее бросило в жар, когда она вспомнила, как Бонг–ил открыл сарай и позвал ее вместо двух девочек–подростков, которые тихо плакали по ночам в главном доме. Она вспомнила запах водки и его жирное тело на ней и боль от его движений внутри, когда она, отвернув голову, кусала себе костяшки пальцев. Теперь, лежа рядом с Янг–шиком, она плакала, но беззвучно, чтобы не разбудить своего мужа.