Любимые женщины клана Крестовских - [7]

Темная фигура, держа в руке старинный фонарь, застыла над лежащим телом. «Куда ж ты полез!

Не твое это, мое! Я заслужил», – мог бы расслышать кто-нибудь близко стоящий невнятное бормотание. Но рядом с согнувшейся над Михой фигурой не было ни души.

* * *

– Санек, где Миха? Ты будешь говорить, поросенок? Куда Миха ушел, к Зойке? – Елена трясла младшего сына за худенькое плечо. Понуро опущенная голова Санька моталась, как у тряпичной куклы.

– Не-а. Не к Зойке… – Санек трусил. Если скажет, что Миха ушел на кладбище, придется рассказывать и зачем. Миха узнает, что он проболтался, и наподдаст ему по самое некуда. Но с другой стороны, времени уже за полночь, а Миха еще не возвращался…

Санек не знал, что брат ушел на кладбище еще днем. Он почему-то решил, что они пойдут туда вечером вместе. И с утра убежал с пацанами на Юзу купаться. Вернулся часа в четыре, а Михи и след простыл. И фонарь на батарейках из сарая исчез, Санек специально сходил проверить. Обозлившись на старшего брата, он пообедал щами и опять убежал на речку. Голод пригнал его домой к восьми часам. То, что Миха не возвращался, он понял сразу. И мать была удивлена, что старший не приходил ужинать: его порция картошки с мясом так и осталась на плите. Но особо она не волновалась: сын-то уж не пацан, мужик! Свои дела наверняка. Может, к Палычу пошел, хотя и выходной.

За ужином Санек сидел задумчивый, вяло ковыряясь в тарелке с картошкой. Он решил, что, пока еще светло, сбегает на кладбище, посмотрит издалека, может, Миха там где-то неподалеку затаился. Санек примерно себе представлял, откуда удобнее всего наблюдать за той загадочной фигурой. Впихнув в себя остатки еды, он запил все чаем и, крикнув матери, что скоро вернется, умчался на улицу.

В нужном месте он брата не нашел. Повинуясь чувству тревоги, заползшей в душу, он, осмелев, решил обойти старую часть кладбища. Сам не зная, что он может там найти. Возле одной ограды в траве лежал их фонарь. Но Михи нигде не было. Санек испугался до гула в голове. Не в силах двинуться с места, он жалобно пискнул «Помогите!» и только после этого припустился бежать. Фонарь забрать с собой он, конечно же, забыл. Страх отпустил его где-то в середине пути, и Санек начал соображать. А что, если Миха просто спрятался неподалеку и не хочет, чтобы он его видел? Тогда ему от брата вечером попадет! А фонарь? Почему он на земле? Миха его забыл? А если его найдет та фигура? Тогда точно поймет, что ее кто-то здесь засек. И будет искать! А если найдет Миху? А вдруг она, эта фигура, сильнее? Тогда Михе будет плохо, факт. Нужно фонарь забрать. Тогда та фигура ничего не заподозрит. Санек развернулся и побежал обратно.

Он сто раз обошел оградку! И даже лазил вокруг других могил, но фонаря не нашел. «Наверное, Миха его и взял!» – успокоил он сам себя и не торопясь зашагал домой.

Уже давно минуло двенадцать, и Михи до сих пор нет. Не может же он весь день сидеть в засаде не емши!

– Саня, если ты не скажешь, где брат, я сейчас же пойду к Зойке. А потом поставлю на ноги всю деревню.

Санек представил себе, как мать врывается в Зойкин дом, и поежился. «Нет, попадет мне от Михи хоть так, хоть сяк. Что ж делать?» Он состроил «честные» глаза и сказал:

– Ну… у Михи какие-то там дела. Он в город уехал! – озвучил он вдруг пришедшую ему на ум спасительную идею. Главное, подкараулить возвращение брата и договориться с ним, чтобы он говорил то же самое.

– Почему ж ты раньше молчал, поросенок? – Мать заметно успокоилась.

– Он думал, успеет вернуться сегодня, – врал как сивый мерин Санек, уже почти веря сам себе.

– Иди спать, Саня.

– А ты, мам?

– Я тоже сейчас буду ложиться, иди. – Елена подтолкнула враз вдруг сомлевшего Санька к двери их комнатенки. Санек зевнул. «Я чуток посплю, а утром Миха наверняка вернется. Может, он правда к Зойке зарулил на обратном пути?» – решил он для себя окончательно, покруче подтыкая подушку под голову.

Елена легла на кровать прямо поверх тканого покрывала. Раздеваться не стала. Ей казалось, в любой момент она должна быть готовой куда-то бежать. Ныло сердце, видно, так и не поверившее младшему сыну, слишком уж старательно убеждавшему ее не волноваться.

Накинув на ноги бабушкину шаль, она прикрыла веки. И тут же провалилась в сон. Перед ней, как тогда, десять лет назад, стояла цыганка и повторяла: «Береги первенца, береги первенца пуще глаза». Елена вскрикнула и проснулась. Резко поднявшись с постели, тревожно огляделась вокруг. Никого. Заколотило в висках, руки стали холодны и будто онемели. Елена сунула ноги в тапочки и подошла к окну. Долго стояла она, вглядываясь в темноту. Теперь она ничуть не сомневалась, что с ее старшим сыном случилась беда.

Глава 4

Дорога до дома прошла в молчании. В последние два-три года они, если и говорили, казалось, друг с другом, но получалось, что каждый говорит о своем и собеседника совсем не слышит. Да и общих тем для разговора почти не осталось. Махотин делал дело и деньги, жена деньги тратила. Вот такой простой расклад. Он не был жадным, однако иногда ему до одури хотелось высказаться по поводу ее покупок, особенно если она приносила домой очередную керамическую собаку размером с ребенка и стоимостью в несколько тысяч зеленых. Собак этих в доме была целая свора. Одна, особенно нелюбимая им, стояла в углу в прихожей с раззявленной пастью. Как бы алабай встречал входящих громким лаем: вмонтированный в него датчик срабатывал на открывающуюся входную дверь. «Прикольно!» – хихикнула его дочь Алена, услышав утробное гавканье. Гости, впервые пришедшие к Махотиным, пугались и тревожно озирались по сторонам в поисках пса: лай продолжался довольно долго, то затихая, то становясь громче. Вот такой прикол. «Какая пошлость!» – небрежно бросила Лариса, его старшая, и выразительно посмотрела на отца, мол, я говорила, что твоя женушка малость неадекватна!