Любимая муза Карла Брюллова - [40]

– Синьора Джулия! – послышался сзади задыхающийся голос, и Симонетта, одетая так же скудно, как ее госпожа, догнала Юлию. – Я вспомнила! В прошлый ваш приезд я видела одну женщину, которая стучала в какую-то дверь и кричала: «Синьор доктор! Скорей! Скорей!»

– В какую дверь?! – встрепенулась Юлия. – Покажи.

– Да я не помню… я забыла! – заплакала Симонетта. – Эти ковры, эти занавеси, этот мусор кругом…

Юлия безнадежно огляделась. Корсо, такая нарядная и праздничная днем, сейчас, на исходе ночи, выглядела одной огромной помойкой. Ветер рвал со стен клочья афиш, на которых были напечатаны правила проведения карнавала и обещания властей выдать премию за лучшее убранство балконов, за наилучшие маскарадные процессии. Все углы были завалены, словно снежными сугробами, белыми шариками – конфетти, которое делали из смеси муки и извести. Продавали их фунтами – по два сантима за фунт. Набирали их по несколько фунтов сразу, высыпали в особую сумку, вроде мешка на лямках, надетого на плечо, и зашвыривали на балконы с помощью некой воронки на палке. Конфетти пребольно било по физиономии, оттого сидящие на балконах защищали лица проволочной сеткой.

Валялись по обочинам не одни конфетти, но также и раздавленные, переломанные цветы – и так называемые «стрелы любви». Представьте себе луковицу с листьями из полосок разноцветной гофрированной бумаги – такова «стрела любви». Днем они во множестве летали с балкона на балкон, и Юлия вспомнила, как то сердился, то смеялся Бришка, когда на их балкон залетало особенно много таких стрел, и все были направлены в Юлию – ее сияющую красоту не могла скрыть даже проволочная маска, которая защищала ее лицо от конфетти.

Господи, да где же найти доктора?! Юлия с ужасом подумала, что ненаглядный Бришка мог уже умереть, пока она мечется тут, среди остатков карнавального мусора.

– У кого бы спросить?.. – пробормотала Юлия в отчаянии – и радостно встрепенулась, заметив в свете дальнего фонаря фигуру карабинера, появившегося из какого-то проулка.

Он был, как и положено, в черных панталонах и сюртуке, напоминающем фрак, только полы его были оторочены красным, при белых эполетах и белом аксельбанте, в треугольной шляпе с сине-красным плюмажем. Высокие сапоги, белые перчатки и белая сабля с белым прибором довершали сей наряд.

Карабинер, конечно, знает, где найти доктора!

Юлия уже метнулась было к нему, но Симонетта схватила ее за руку, да так крепко, что Юлия попятилась в тень, куда тащила ее горничная.

Сверкнула гневно глазами:

– Ты с ума сошла?!

– Нельзя попадаться ему на глаза, синьора! – испуганно лепетала Симонетта. – Как мы одеты? Мы ведь совсем не одеты! Он примет нас за шлюх и утащит в ближайший участок!

– Да я сама утащу его в ближайший участок того света, если он только не покажет мне, где найти врача! – прошипела Юлия и, оттолкнув, снова выскочила на мостовую.

Карабинер еще не видел женщин – он был слишком занят тем, чтоб отодвинуть ковер, свисавший сверху и загораживающий какую-то дверь, а потом вставить ключ в замочную скважину. Ковер оказался слишком длинен и толст, он вырывался из рук, и ключ никак не желал попадать куда следует.

– Святая мадонна! – прошептала вдруг Симонетта. – Я вспомнила! Врач живет именно там, за этой дверью! Именно там, куда хочет войти карабинер!

– Зачем же он туда рвется? – задумчиво сказала Юлия. – Неужели доктор чем-то провинился, и этот полисотто хочет его арестовать? Но откуда у него взялся ключ от жилья доктора?..

В это мгновение «полисотто» (так в Риме иногда, с толикой презрения, именовали карабинеров) уронил ключ и громко выругался, а потом отстегнул пояс и отшвырнул его вместе с саблей. Амуниция упала на мостовую, издав глухой деревянный стук. Туда же полетела треуголка. Карабинер расстегнул крючки мундира, который, похоже, был ему маловат, и снова приступил к открыванию двери, громко ворча:

– Клянусь Эскулапом, это свинство – не попасть к себе домой. Попадись мне каналья-слесарь, который сделал этот ключ, я вскрою его живым!

– Он такой же карабинер, как я – император Наполеон, – хохотнула Юлия. – На нем маскарадный костюм, а сабля – просто деревяшка! Это тот, кто нам нужен!

Она бросилась к крыльцу:

– Синьор доктор! Пожалуйста, синьор!

«Карабинер» слегка повернул голову, явно недовольный, но заметив перед собой женщину, чья роскошная фигура была весьма условно обернута красным покрывалом, резко обернулся:

– Клянусь Эскулапом! Что стряслось, красавица? Неужели немедленно аборт понадобился?

И захохотал, очень довольный своим остроумием.

– Мой друг, русский художник, умирает, – не обращая внимания на оскорбительную шутку, быстро сказала Юлия.

– Что с ним? – Голос доктора мигом утратил шутливость. – Подстрелили? Ударили ножом?

– Нет, он вдруг… он вдруг забился в конвульсиях и перестал дышать.

Рассказывая, Юлия словно бы опять пережила те страшные мгновения. Руки ее от волнения затряслись и невзначай выпустили края покрывала. Она успела подхватить соскользнувшую ткань, но доктор увидел достаточно, чтобы глаза его изумленно и восхищенно расширились.

– Клянусь Эскулапом… – протянул он. – Ваш друг был на вас, когда его поразил приступ?