Любиево - [50]
Потом, годы спустя, снова этот жест. Сидели мы с моим Филипом под Щитницким мостом в День Всех Святых, жгли свечки и пили водку. Смотрели на прибывающую воду. Время от времени слышалась сирена с проплывавшего пароходика. Филип метнул пустую бутылку в булыжную облицовку берега Одры, а я встала, пошатываясь. И предложила пойти по берегу, но не по валу, а по уходящей в воду покатой облицовке. Вот тогда (может, именно это мне и было нужно?) он подал руку и уверенно повел меня. Ноги все время съезжали по скользкой от водорослей облицовке из оставшегося от немцев булыжника. Так мы добрались до следующего моста, под которым было слишком низко — не встанешь, но мы открыли лаз в какие-то подземелья внутри моста и тогда… И тогда он снова подал мне руку.
Телефоны в жизни Паулы
Паула в постели перед первым кофе. С чтивом.
Дрр-дрр-дрр!
Кто звонит? Бочка.
— Привет, Паула! Инесса из Штатов приехала!
— Какая Инесса, не мешай, жаба, я в постели, про Грету Гарбо читаю.
— Ну Инесса, та, что до военного положения в Штаты уехала, ну та, которая Юрку обокрала, с Кшыков. Ну та, что с этой Дарьей из валютки жила…
Паула выходит из себя:
— Да не помню я.
Бочка:
— На завтра нас всех из старой компании в «Макдональдс» на обед пригласила!
Паула бросает трубку, встает, что-то там ворчит себе под нос, идет заварить кофе. Ловит первую программу. Кухня наполняется классической музыкой.
Паула уже после первого кофе. Воскресное утро, издали слышны колокола.
Дрр-дрр-дрр! Анна:
— Я получила новый рейтинг вроцлавских теток из «Сцены». Ни одной знакомой клички. Что с ними стало? Где они теперь обретаются? Все новые имена. Какие-то Эстеры, Памелы… Вас с Михаськой-Литераторшей там вообще нет! Единственное, что радует, — ваша сестра на тридцатом месте. А теперь, что карты утром сказали: «Единица» переживет свой ренессанс. Только там все снова соберутся. Все вернутся. Будет как раньше. Больше ничего не могу сказать. Карты не говорят, когда. Паула!
— Ну?
— Можно я приеду к тебе во Вроцлав?
— Конечно, Андя, приезжай, непременно!
— Знаешь, дорогая…
— Ну?
— Я хотела бы тебя обокрасть… Тебя и этого сучонка Михаську…
— Ха! Ха! Ха!
— Плеснуть тебе в суп сыворотку правды и спросить: где ты, паскуда, деньжата прячешь. Все бы у тебя забрала.
— Ха! Ха! Ха!
— Говори, не то прибью! И так мне мечтается, чтобы ты пошла потом на заставу, на Щитники, и какую-нибудь самую большую сплетницу спросила: «Помнишь Анну, которая давно в Быдгощ свалила?» И тогда одна такая, а может, и две, например Бронька-Гэбистка или Сова, скажут: «Ну?» А ты: «Воровкой оказалась, всю квартиру мою обчистила, на сто тысяч меня грохнула… Даже яйца из холодильника, сука, вынесла». И тогда они, головой ручаюсь, сказали бы: «Я всегда говорила, что она воровка, у этой суки прям на морде написано: воровка! Сейчас же звони в полицию, даже не раздумывай, не жалей ее!» И радовались бы!
— Ха! Ха! Ха! Ну ты, Андя, и придумаешь!
— Знаешь, Паула, зачем этот сучонок Михаська книжку про нас пишет?
— Зачем?
— Он думает, что телки прочтут, проникнутся нашей судьбой и сжалятся, станут к нам более снисходительными и скажут: «Вон оно что оказывается, вот как они подкатываются к нашему елдану, а он — вот он, на, Михаська, бери, порадуй свое очко, если уж вокруг этого столько шума…» И будет, прошмандовка, по воинским частям ездить с авторскими вечерами и забавляться с телками со всей Польши, а нам ничего не достанется, хотя все это наши истории! Потому что она теперь гранд-дама, она тебе в парк не пойдет, как когда-то, не-е-ет, побрезгует… Пойдем, обокрадем ее за это или что-нибудь на нее наговорим…
— Да ты че, когда это телки книги читали?
— Анка! А знаешь, я на заставе подружилась с Калицкой!
— Боже упаси от такого счастья!
— Очень со мной была мила.
— Это, я думаю, она дозналась, что у тебя большая квартира, что там комнаты пустуют, и теперь эта сука будет подлизываться…
Паула кладет трубку и впадает в задумчивость. «Единица» была одной из «номерных» застав, а были еще Артистическая, Бемовка… Но чтобы возродилась? Паула крутит пальцем у виска.
После второго кофе она раскидывает карты. Вчера постелила свежую скатерть, вроде бы карты это любят. Письмо! Какое письмо? К черту, уж столько лет не получаю никаких писем. Блондин вечернею порой. Паула хихикает. Поправляет прическу. Принимает успокоительное, потому что все время «какая-то разбитая». Телефон.
— Алло.
Звонит Пьорелла. Всхлипывает.
— Алло, это ты, Пьорка? — а та в рев:
— Ли… ли… ли… Лиза умерла, повесилась…
— Господи, что ты несешь, Пьорелла, в субботу я видела ее на заставе! Она одному молодому работяге платила. Я стояла и видела. И Мими тоже была.
— Удави-и-илась.
— Где и как, говори толком.
— В артистической уборной, у нас, в оперетте…
— Да ты что?!
Пьорелла, уже спокойней:
— Ну говорю же тебе, мы уже все были в костюмах, я к ней в уборную, коньячку глотнуть перед спектаклем, понимаешь, как всегда, вхожу, а она… — Пьорелла снова в рев. — А она на поясе от халата висит, на трубе отопления.
Паула спокойно (видать, лекарство уже подействовало):
— Приходи немедленно, девочек надо обзвонить, на венок сброситься.
Герой, от имени которого ведется повествование-исповедь, маленький — по масштабам конца XX века — человек, которого переходная эпоха бьет и корежит, выгоняет из дому, обрекает на скитания. И хотя в конце судьба даже одаривает его шубой (а не отбирает, как шинель у Акакия Акакиевича), трагедия маленького человека от этого не становится меньше. Единственное его спасение — мир его фантазий, через которые и пролегает повествование. Михаил Витковский (р. 1975) — польский прозаик, литературный критик, фельетонист, автор переведенного на многие языки романа «Любиево» (НЛО, 2007).
Написанная словно в трансе, бьющая языковыми фейерверками безумная история нескольких оригиналов, у которых (у каждого по отдельности) что-то внутри шевельнулось, и они сделали шаг в обретении образа и подобия, решились на самое главное — изменить свою жизнь. Их быль стала сказкой, а еще — энциклопедией «низких истин» — от голой правды провинциального захолустья до столичного гламура эстрадных подмостков. Записал эту сказку Михал Витковский (р. 1975) — культовая фигура современной польской литературы, автор переведенного на многие языки романа «Любиево».В оформлении обложки использована фотография работы Алёны СмолинойСодержит ненормативную лексику!
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Ольга Токарчук — «звезда» современной польской литературы. Российскому читателю больше известны ее романы, однако она еще и замечательный рассказчик. Сборник ее рассказов «Игра на разных барабанах» подтверждает близость автора к направлению магического реализма в литературе. Почти колдовскими чарами писательница создает художественные миры, одновременно мистические и реальные, но неизменно содержащие мощный заряд правды.
Павел Хюлле — ведущий польский прозаик среднего поколения. Блестяще владея словом и виртуозно обыгрывая материал, экспериментирует с литературными традициями. «Мерседес-Бенц. Из писем к Грабалу» своим названием заинтригует автолюбителей и поклонников чешского классика. Но не только они с удовольствием прочтут эту остроумную повесть, герой которой (дабы отвлечь внимание инструктора по вождению) плетет сеть из нескончаемых фамильных преданий на автомобильную тематику. Живые картинки из прошлого, внося ностальгическую ноту, обнажают стремление рассказчика найти связь времен.
Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.
Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.